Владимир Курочкин - Избранное (сборник)

Николай заторопился. Он нашел норвежские саночки, так знакомые детям всех северных стран. Укрепил на них веревками несколько досок. Сделал для себя из полотенец лямку. И поспешил к раненому. Тут-то и разыгрался скандал.

Раненый словно и не спал. У него были большие серые глаза с нависающими над исхудавшим лицом белыми бровями. Он упрямо сдвинул их.

– Оставь ты… гых-гых… меня. Уходи один. Чего ты хочешь – и себя погубить и мне покоя не дать?

– Затянул Лазаря! Ты, друг, откуда родом?

– Вологодский. Уйди только. Не порть мне расчета.

– Плевал я на твой расчет! Не из староверов ли ты?

– Дед был. Что ты меня за язык тянешь?

– Вот откуда ты такой упрямый! Ну, а у меня дед сквернослов и безбожник был – в Саратове кули таскал. У меня тоже кость злая. Я твою занозу вытащу.

И, не давая упрямцу опомниться, Николай снял осторожно с лавки непокорный куль и понес на улицу. Раненый стонал, закусив губу. Уложив поудобнее, лейтенант привязал его к санкам широкими жгутами из хозяйских простынь. Укутал ноги одеялом.

– Ты лыжи-то… гых-гых… хоть возьми, чертушка. Под лавкой лежат, – сказал изменившимся, уже не злым голосом раненый.

Николай сбегал за лыжами. Приладил их, надел лямку, повесил на шею автомат, схватил палки и тронулся в путь.

Первые три километра были очень трудными. Там, где сам лыжник проходил, санки застревали. Нужно было сворачивать, возвращаться – ведь святым духом не узнаешь, в каком месте укрыт под снегом бурелом. Особенно доставалось раненому. Ямы и бугры словно скрывались до поры до времени, а потом внезапно бросались под полозья. И раз-раз – толчок, и готово – все уже на боку! Николая это сильно тревожило, и он решил переменить тактику. Он хотел посоветоваться со своим пассажиром, но тот сказал тихо:

– Оставь ты, прошу… гых-гых… тебя. Оставь вон в том овражке. Черт с ней, с крышей! Мне тебя жалко. Погибнешь ни за что.

Николай только махнул рукой и принялся за работу. Он оставлял теперь раненого одного и уходил искать удобную дорогу. Потом возвращался и тянул санки.

Так он отмахал примерно еще три километра. И опять они были не из легких.

Потом Николай устроил отдых. Он раскурил товарищу трубку, а сам принялся за свой сахарный запас.

Затем опять началась работа. И уже до самого вечера. А потом всю ночь с короткими перерывами на отдых. Николай все тянул да тянул. Обрывалась лямка. Он связывал и опять тянул. На открытых местах ветер бросался на него. Но Николай только подставлял ему лицо. Оно было для него теперь как бы щитом. «На, на! Рви, мечи, изверг! Ну что ты еще с ним можешь сделать?» Лицо, и правда, было как ледяная маска.

К утру Николай начал чаще делать остановки. Он бегал к товарищу и тормошил, растирал ему лицо, закутывал руки. Слушал. Пассажир жил. Стоял утренний клейкий мороз. Иней совсем на глазах оплетал своей сеткой все, что хоть чуть-чуть дышало, чуть-чуть испарялось.

Потом появилось солнце, и воздух стал суше – полегчало. Но Николаю вдруг сделалось плохо. Он только что тянул санки, как вдруг сильно забилось сердце. Толчки его были так часты, что отдавало в висках. Вот-вот, не выдержав такого бешеного темпа, оно могло остановиться, и не будет тогда ни шелеста, ни движения веток, ни дрожания воздуха. Николаю захотелось закричать от тоски. Но он только воткнул с силой палки в снег и опустил руки. Закрыл глаза. «Не нужно. Не нужно сейчас. Только не сейчас. Ведь можно повременить? Ах, как это сейчас не нужно! Только не сейчас. Ведь можно же не сейчас…»

Когда нашлись силы, Николай настороженно оглянулся. За ним следили большие серые глаза раненого. Николай подошел. Пассажир зашевелил губами:

– Ну, вези уж… гых-гых… вези, чертушка. Я тоже, небось, таким же дурнем был бы.

– Друг, ты мой, дружок! – Николай заволновался. – Я, брат, как еще тебя домчу-то! Дорогу только вот дай прощупать.

И, схватив свои палки, он, оглядываясь, торопясь, поехал напрямик через кусты. Уходил все дальше, выбирая дорогу. «Вот здесь моему приятелю будет спокойнее. И тут санки пройдут ровно. Ну, а здесь совсем отличный спуск. Вот еще там посмотреть, нет ли завала… А теперь, за поворотом, как там дела?» Николай оттолкнулся, и лыжи мягко пошли на поворот. Еще взмах палок – и разз – Николай остановился, еле удержавшись на ногах. Такое же неловкое движение рук повторил его двойник. Да, да, двойник. А кем же еще может быть этот лыжник? По правде сказать, он на Николая нисколько и не похож ни лицом, ни одеждой. Но зато он ехал так же стремительно, как и Николай, и так же теперь был растерян от этой встречи. Он, как и Николай, стоит, тяжело дыша, скривив ноги так, что одна лыжа наехала на другую. Черт возьми, как же лыжники разъедутся на такой узкой тропинке.

– Seis Kabet ylos! Kaany, ympati! [2] – крикнул, глотнув воздуху, двойник.

– Я тебе дам сейс! Я тебе такой сейчас дам сейс, скотина ты заморская!.. Антауту! [3] – сказал Николай, вспомнив одно финское слово, вычитанное им в военном разговорнике.

Ну, а все дальнейшее представляется так. Николаю бросается в глаза шапочка лыжника. «Посмотрите-ка, кокарда у него даже не сине-белая, а зелено-оранжевая? Это, значит, о тебе я слышал и о тебе читал? Шюцкорист! Может быть, это и пассажира моего один из твоих прихлопнул? Ну хорошо же!»

И они кидаются друг на друга. У Николая с треском ломается лыжа, но где уж там, разве до нее! Оба валятся в снег. Автомат у Николая висит на шее, и он, схватившись за ремень, старается снять его одной рукой. Другая держит противника за горло. А у него автомат висит за спиной, но он и не думает им воспользоваться. Он что-то шарит у своего правого бока, обхватив Николая свободной рукой. «Ну и шкура! Морда. Сволочь какая!» – подстегивает себя Николай, но ему и без этого хватает злобы. Он увлечен, он не замечает, как противник, наконец, находит что-то у своего пояса. Николай все еще дергает ремень автомата. «Ну надо же случиться такой оказии! Лучше бы в руках держать. Кто знал!» А противник, сжав кулаки, неловко размахнувшись, ударяет его по ляжке, по боку и опять по ляжке. «Ни черта, бей себе, бей! Что ты мне этим сделаешь? Только бы мне автомат освободить», – мотает Николай головой… Удача! Автомат свободен, но его ремень обдирает Николаю щеку и лоб. Какие пустяки! Гораздо важнее, что противник уже каким-то образом поднялся и встал на колени и тянется к твоему горлу и замахивается. Ну, тут уже не следует теряться! Очень просто. Стоит только ударить врага прикладом. Вот так. Смотри, какими глупыми стали вдруг его глаза. Он совсем не ожидал такого оборота. Завалился на спину. Этого и нужно было ждать. Ударим для верности еще раз. «Десятый, если я не ошибаюсь в счете…»

Потом Николай вернулся к своему пассажиру. Тот открыл глаза и улыбнулся, если так можно было назвать эту легкую его гримасу. «Вряд ли он что заметил. А стоило бы рассказать! Похвалил бы, – подумал Николай и впрягся в лямку. Двинулся в путь. Он, конечно, не забыл обменять свои поломанные лыжи на отличные «муртомаа» противника. У них легкий, чудесный ход. Но Николаю от этого легче не сделалось. Груз его не уменьшился, а даже… На шее у него висел не один, а два автомата.