Владимир Курочкин - Избранное (сборник)

Глаза его наполняются слезами. Но он тут же думает про себя со злостью. «Ну что это за чепуха? Что это за чувствительность бабья? Вот действительно произошла бы комедия, если бы увидели меня в таком виде. Срамоты не оберешься. Тоже боец!» Однако ему очень приятно так хорошо думать о своей стране, как он думает. Доставляет удовольствие рассуждать, что вот сейчас где-нибудь о нем и его товарищах вспоминают. Правда, не все жители его страны. Потому что у них есть свои собственные заботы и думы. Но все же некоторые вспоминают. И как-то внезапно Михаил представляет себя прислонившимся к теплой глянцевой поверхности большой голландской печки, которая есть в ихнем московском старом домике на Пресне, где он жил с отцом. Около этой печки он вырос. И часто любил стоять, прижавшись к ней, и чувствовать, как тепло наполняет все его тело. И, задумавшись о чем-нибудь, уносясь мыслями в далекие страны, рисуя их в своем воображении самыми невероятными красками, Михаил всегда ощущал, что он дома. И это делало его мысль дерзкой. Пытаясь это воспоминание сопоставить с теперешним своим положением, Кратов убеждает себя, сначала шутя, что он и сейчас тоже словно прислонился спиной к огромной печке, которая его греет. Потом, увлекаясь такой мыслью, он думает уже всерьез об этом, особенно, когда мечтает о Комсомольске. Это для него почти сказочный город, о котором он слышал очень много рассказов, о котором читал статьи журналистов. Если бы Кратов был уже пожилым человеком, может быть, он отнесся бы к этому сдержанно и не с таким пылом. А может быть даже скептически. Ему же двадцать четыре года и он жаждет побывать в Комсомольске. Но все как-то получается так, что ему не удается туда попасть. И чем меньше надежд, тем горячее желание. Если бы ему даже теперь и сказали, что города такого нет, то он все равно не перестал бы мечтать о нем. И представлять себе, какие там дома, улицы, люди. Главное – люди, которые не стали бы смеяться над его пылкостью и восторженностью, потому что они сами такие же, как он. В это Кратов верит так же, как в то, что он сейчас видит и слышит.

Он поворачивает голову и присматривается опять к лесу. Здесь все по-старому! Тогда Михаил начинает думать, что природа всегда противоречит настроениям человека. Если тот встревожен и чего-то ждет, то ему обязательно на глаза попадаются самые спокойные картины. Если грустен, то глаз его видит веселые и яркие пейзажи. А если человек весел и спокоен в своих мыслях, то уж обязательно его смутят тревожные грозовые тучи на небе или печальная перспектива безлюдной дороги в вечернем поле. И вот, как раз сейчас, когда Михаил взволнован и ему следует внимательно за всем наблюдать, солнце, падающее к горизонту, согревает его и успокаивает: «Послушай, зачем вся эта тревога. Закрой-ка на минуту глаза. Только на минутку! И вспомни, как ты не так давно, летом, лежал у одного приятеля на даче, на садовой скамейке на самом открытом для солнца месте. Ты, жмурясь, подставлял лицо под горячие лучи, и тебе было так приятно и легко на душе, как будто у тебя переставало существовать тело. А когда на солнце набегали облака, и на землю от этого падала тень, ты шептал, не опасаясь, что тебя кто-нибудь услышит: скорее, скорее, скорее – и облака сбегали с солнца и опять лучи согревали тебя, доставляя наслаждение. Так закрой же и сейчас глаза и представь себе вновь эти минуты, которые ты будешь помнить всю жизнь. Закрой глаза, ведь ты же так любишь солнце!» Михаил ловит себя на этих мыслях и не закрывает ни на минуту глаза, потому что солнце здесь не при чем и это он сам себя успокаивает. А ему нельзя притуплять свое внимание.

«С солнцем это все не так, – думает он, – и с природой не так. Природа природой и солнце солнцем, а человек человеком, особенно, когда ему нужно делать свое дело». Но Михаилу в то же время очень не хочется, чтобы солнце село и стало темно. «На границе солнце должно бы светить всегда! – выдумывает он. – Тогда куда веселее было бы здесь нашему брату».

Потом он вспоминает, как смешно он представлял себе границу в детстве. Что-то вроде невысокого каменного забора, змеей извивающегося по полям и лесам, рассекающего горы и перерезающего реки. И если случалось где-то вспыхнуть войне, то по его мнению это происходило просто. Солдаты воюющих стран подходили к забору каждый со своей стороны, и начиналась обыкновенная драка на кулачках до тех пор, пока кто-нибудь не победит. Позднее, будучи взрослым малым, когда в его представлении граница уже перестала походить на китайскую стену, он все же был далек от истины. То она представлялась в виде каких-то бронированных крепостей, то в виде очень опрятного и расчищенного места, чтобы лучше было видно все подозрительное. И лишь приехав на границу, он увидел, чем же она является по-настоящему. «Вроде как у нас, под Москвой на даче, – решил он. – Все так же – и леса, и луга, и речка. Бочаги такие же, овражки…». Да, все было как будто такое же, но настроение и мысли у человека появлялись здесь иные. По крайней мере, у Михаила. Он стал здесь напряженней и сдержанней. И не только у себя и товарищей он подмечал эти качества, но даже и в природе их улавливал. Вот и солнце, ему кажется, старается затормозить свое падение к горизонту и подзадержаться еще на небе, словно оно знает, как он, Михаил, об этом мечтает.

«А ну-ка, не появилось ли где чего подозрительного?» – думает он, и оглядывает вновь лес, луг, кусты и поля за рубежом. И затем снова предается размышлениям. Мысли бегут, обгоняя друг друга. Михаил перебирает всю свою жизнь. Ведь он же отлично помнит все, что в его жизни происходило. И как происходило!

Революции он, конечно, не помнит. Он единственный сын у отца. Мать его умерла, когда ему было два года. Отец работал мастером на ткацкой фабрике. Он трудился до последних сил и, наконец, ушел на пенсию. Старик очень гордился тем, что выходил и воспитал сына. Тот окончил строительный техникум и стал работать в проектной конторе. Нельзя сказать, чтобы он любил свое дело. Когда он поступал в техникум, ему казалось, что профессия техника-строителя будет увлекательна. Но постепенно выяснилось, что такое занятие для него неинтересно. Почему? На это ему трудно было ответить даже самому. Просто, очевидно, к этому у него не оказалось призвания. Выбор профессии, которая бы подходила в самый раз человеку, – нелегкая вещь и похожа на лотерею. Михаил скучал, но учебу в техникуме не бросил и не перевелся своевременно в другое учебное заведение. Он смалодушничал, откладывая свое объяснение с отцом о выборе новой профессии со дня на день. Он стеснялся показать себя перед стариком капризным и привередливым человеком. Его отцу ведь никогда не было предоставлено права выбирать пути для своей деятельности. Старик был потомственный ткач. Отец и дед благодарили бога, что у них есть хоть какое-то занятие, дающее им хлеб. Им и в голову никогда не приходило думать об изменении своей профессии.