Владимир Курочкин - Избранное (сборник)

«Ну, хорошо, – рассуждает он, – я готов, в конце концов, думать про все, что ни полезет в голову. Пусть я повторю себе, что приполз сюда на рассвете чуть ли не на животе. В этом овраге меня не сыщут даже собаки, потому, что я – нищий, облит с ног до головы духами, которые приготовлены в лучших европейских лабораториях. Я лежу на территории Советского Союза, где провел около месяца, собирая кое-какие нужные мне сведения. Я нахожусь недалеко от границы и жду удобного момента, чтобы пересечь ее. И я скучаю. И боюсь много думать, потому что это нервирует меня, – я прихожу в ярость, впадаю в уныние, тоскую в то время, когда мне следует быть спокойным. Мне не удается сосредоточить свои мысли на одной панне Дзаевской. Потому что в круг моей жизни включена не только эта малютка со сформировавшимся телом, а еще этот овраг, и тот кустарник у границы, и советские часовые, которых надо обмануть. И это тоже требует к себе внимания, но я интеллигент по натуре. И вот я ломаюсь: мне тяжело заниматься таким темным делом. Но ведь не кому-нибудь, а мне же нужны деньги, чтобы жрать, пить и спокойно жить с панной Дзаевской, которая вскоре будет твердо знать, что я настоящий мерзавец. Она поймет это, когда ее жизнь окажется уже испорченной и испачканной. Может быть, она даже поблагодарит за избавление ее от иллюзии».

«О чем бы еще сейчас поразмышлять, потолковать, так сказать, по-честному с самим собой? Ах вот еще прекрасная тема – о злобе! Это недурное чувство, которое может приглушить и страх, и тоску, и голод. Многие похожие на меня неудачники не сохранили у себя стопроцентного раствора этого чувства. Они быстро слиняли. У них выветрилось из головы, что человечество никогда не научится жить честно. И люди всегда будут грызться за право быть наверху. Ну и тот, кто окажется злее всех, сумеет хотя бы к концу жизни дорваться до приличной жизни без всяких забот и дум!».

С этими последними мыслями он как бы доходит до какой-то высшей точки кипения и уже не может неподвижно лежать на земле. Он вынимает часы. Проверяет их и заводит. Потом выползает из своей берлоги. Перебегает на коленях и руках по дну оврага до того места, где с обрыва склоняется деревцо с румяными маленькими листьями. Он смотрит на них. Где-то в мыслях мелькает уже как насмешка: «Панна Дзаевская!» Он быстро карабкается по обрыву. Вот его голова на уровне корней деревца, и вот она высовывается из-за ствола. Впереди, в трехстах шагах проходит граница. До нее от оврага тянется полянка с многочисленными пнями. С правой стороны поляны, от самого оврага идут кусты с ярко-желтыми листьями. Такие же кусты, должно быть орешника, видны и на границе. А там, уже где-то дальше, за их желтой линией видны черные узкие поля, ряд сельских домиков и кружево еще не осыпавшейся листвы березок. Кругом спокойно. Небо розовеет. Близок закат. Он оглядывается. Позади него лежит огромная страна, в которой он когда-то родился и воспитывался. Из нее во время революции он был увезен отцом за границу. Его теперь не трогает жизнь этой страны. Он как лист, пораженный червем, оторвался от узловатых ветвей могучего дуба и валяется на земле, чтобы догнить и превратиться в прах. Есть люди без родины, которым судьба отсекла ее, как палач голову. Они живут там, где им слаще живется. Им ничего не стоит продать свою страну, свою родную мать. Мысли эти должны были бы придти ему на ум и, пусть даже исказившись в его сознании, все-таки отразиться на чувствах. Ему стоило бы подумать и на такую тему. Но это не происходит. Теперь уже нет времени для размышлений. Он изучает окрестные кустарники. Нет ли там чего подозрительного? Один внимательный взгляд, второй… И вот уже он устремляет свои глаза на границу, где влево поверх кустов орешника краснеет крыша домика, стоящего, как видно, на холме. Это помещение жолнеров – польских солдат, караулка! «Туда-то мне и нужно – думает он – через четверть часа тронусь». «Это будет очень хорошее время. Ночью хуже. Я пойду немного раньше. Как только сядет солнце, и в воздухе будет висеть эта сыровато-желтая мгла. Авось собью с толку…» и он сползает опять в свое логовище…

Шелестят красные, розовые – с коричневыми пятнами – и желтые листья. Они привлекают внимание Михаила Кратова. Глядя на них, он думает о могучих законах природы, подчиняясь которым, все живое, так же вот, как эти бывшие когда-то зелеными и клейкими листья, растет, развивается и, наконец, доходит до своей высшей точки, после чего начинается увядание. Вот взять хотя бы человека! Он достигает зрелости, впитывает в себя все, что ни на есть лучшего на свете: накопленную поколениями мудрость, знания и житейский опыт. Добавляет к этому еще что-то от себя, личные свои наблюдения и открытия. И вот наступает момент, когда он словно озаряется изнутри светом и, как эти красные с оранжевыми прожилками листья, притягивает к себе взгляды всех окружающих. Как прекрасен тогда человек! Полны смысла его поступки и слова. Они спокойны, как шелест листвы на больших деревьях. И нельзя тогда не восхищаться им, не ставить его в пример. Вот почему каждый из молодых ребят держит у себя на примете одного из таких людей, достигших зрелости, и стремится жизнь свою строить по его образцу. Таковы мысли Михаила Кратова. Он и сам восхищается жизнью одного человека, Михаил зачитывается дневниками и письмами Дзержинского. И в своих, подчас наивных, мечтаниях он без конца вспоминает захватывающую деятельность этого человека и, ставя себя на его место, рассуждает: «А я поступил так бы… А это я сделал бы вот так». И мысленно он еще успешнее побеждает врагов и разрешает задачи государственной важности. Это доставляет ему большую радость, хотя и нет ничего проще, как повторять в мыслях то, что уже давно прошло. Ведь все оказывается наперед известным и все происходит куда быстрее, чем в действительности. Гораздо сложнее мечтать о будущем и представлять себя в новой обстановке, а потом свою жизнь направлять по этому продуманному пути, не отклоняясь от него в сторону. Но и в жизни, сталкиваясь с теми или иными трудностями, Кратов не отказывается от привычки заменять себя образом Дзержинского и предполагать, как бы тот поступил вместо него. От этого трудности ничуть не уменьшаются, но Кратову уже как-то легче их преодолевать при мысли о том, что у его идеала бывали минуты и похуже.

Думы и ожидания событий, которые на границе могут произойти в любое время, волнуют Кратова. Он широко, всей грудью вбирает в легкие свежий сентябрьский воздух и тот как бы растворяется в его крови и бодрит все тело. Кратов расположился в кустах орешника, в десяти шагах от длинного, узкого, заросшего полынью рва, являющегося в этом месте рубежом, и в трехстах шагах от леса и оврага, в котором прячется человек номер 201-Р. Кратов не знает об этом, но он лежит в секрете неспроста. Еще ночью к пограничникам на заставу прибегало несколько местных жителей. Они рассказали, что видели на участке какого-то странного нищего. По их рассказам тот ловко скрывался из вида, как только к нему кто-либо приближался, и, наконец, исчез, точно провалился сквозь землю. Начальник заставы приказал усилить охрану участка и вот теперь весь день и весь вечер участок живет напряженной жизнью. Правда, внешне это ни в чем не проявляется. Все как будто спокойно и на месте. Но Кратову становится смешно, когда он думает о том, что случилось бы, если бы внезапно приподнялись все деревья, кустарники, пни и обнаружилась земля. Во многих местах участка, в самых разных его точках оказались бы притаившиеся бойцы. И самое забавное было то, что он сейчас ни за что не смог бы указать, кто где сидит. Кратов сам приполз на свой сектор, стараясь быть никем незамеченным. Его обязанность наблюдать за молодым, но уже успевшим разрастись леском. Кратова от него отделяет небольшая поляна с порубленными деревьями. От них там остались лишь высохшие, расщепленные и частью поросшие зеленью пни. Слева поляну обрамляют кусты. За ними тоже необходимо внимательно следить! А вот справа от леса луг. Трава на нем скошена и здесь все подозрительное может быть замечено очень быстро. Поэтому туда можно поглядывать пореже. Остается еще сама граница – маленькая невидная канавка и за ней чужая сторона. Ее также не следует упускать из вида. Таким образом, все время нужно ухо держать востро!