Владимир Курочкин - Избранное (сборник)

Не добегая нескольких шагов до кустов, 201-Р спотыкается и чуть не падает. Еле удерживая равновесие, он скользит по траве, как на лыжах… Что-то мешает ему бежать. 201-Р взглядывает под ноги и мгновенно его настроение меняется. Он видит под ногами длинную грязную тряпку, выбившуюся из его зашнурованного веревками опорка на правой ноге. К тряпке прицепилась сухая ветка. Так вот что шуршало за его спиной! Его охватывает досада, что он поддался ложной тревоге и так глупо обманулся, приняв шорох этого несчастного обрывка за шаги пограничника. Он со злостью отрывает лоскут и бежит дальше. «Дурак! Ведь никто за мной не шел… Эх и дурак же я! Вот уж и верно – у страха глаза велики! – думает он, подбегая к кустам. – Паникер! Мог бы все спокойно проделать… Ну, уж теперь все равно. Теперь уж все скоро кончится. Близко, близко! Осторожно»…

Тут как раз Кратов вскакивает и выпрямляется, подобно неожиданно развернувшейся пружине. Выставив перед собой винтовку со штыком, говорит очень тихо и раздельно:

– Руки вверх! Ложитесь. Тише.

Михаил не узнает своего голоса. Так он у него звучит уверенно и солидно. Он видит, как нищий, словно схваченный сзади за одежду, резко останавливается, затем бросается перед ним на колени. И тут же молитвенно складывает перед своим лицом руки и выворачивает ладони слегка наружу, как бы показывая, что они у него пустые.

– Пане солдате! Прошу жизни, – лепечет он.

– Руки вверх! И ложитесь сейчас же – говорит Кратов.

«Что же, это конец?..» – думает в это время 201-Р. Он глядит на высокого с маленькими, очень черными глазами красноармейца, на его резкую складку между нахмуренными бровями. И мысли его как-то сразу обрываются и для него наступает то блаженное безразличное состояние ко всему на свете, о котором он так часто мечтает. Он падает плашмя на землю и тут происходит то, что можно объяснить только инстинктом и нечеловеческой злобой. 201-Р с силой ударяет во время падения правой рукой о землю. В его ладонь послушно скользит маленький браунинг с перламутровой ручкой. Стремительно приподнявшись и делая одновременно прыжок в сторону, 201-Р стреляет.

В это же время Кратов бросается на нищего и ударяет его штыком. Попадает в бедро. Трехгранное острие рвет мышцы. 201-р кричит от боли, но все же ковыляет к границе. Его спасает прыжок. Тут Кратов чувствует боль в верхней части плеча. И потом он, как бы вспоминая о чем-то прошедшем, сознает, что эта боль у него уже давно, ровно с того времени, как в это же место сильно ударила пуля. Он также вспоминает и маленький револьвер, который некстати появился в руке у коварного нищего. Он еще тогда удивился, как это из такой крошки можно выстрелить. Потом он спрашивает себя, совершил ли он какую-нибудь ошибку? Нет, он делал все точно! И тут, опускаясь на траву и слушая дребезжащий звон в нижней части затылка, Михаил испытывает чувство разочарования и обиды. Затем у него мелькает чувство сожаления о случившемся. И потом в ярких вспышках уже угасающего сознания он как бы понимает, что теперь стал много, много опытнее. В сто раз стал опытнее! Именно почему-то в сто раз. В следующее свое дежурство он уже никому не даст пройти, ни за что! И, наконец, мелькают последние две очень яркие мысли. Первая – это уверенность в том, что он только ранен и будет жить, ни за что не умрет. И вторая – это уверенность в том, что нарушитель будет обязательно взят. Каким образом? На это уже не дают Михаилу ответа ни его глаза, ни его мозг.

Нищего увидел и Казимир. Он заметил его как раз, когда тот побежал. Казимир только что вышел из-за деревьев и бегло взглянул на чужую сторону. Как и всегда он надеялся увидеть там спокойный пейзаж: желтые кусты орешника и осенний лес. Вместо этого ему сразу же бросилась в глаза вихляющаяся во все стороны, прыгающая через пни фигура человека. Что это перебежчик Заглоба догадался сразу же. «Вот тебе и раз… Ишь ты как спешит, – подумал он. – Это и есть, наверное, тот «важный гость», которого ждет «пан»… Вот ведь, это мне просто не везет. И нужно же было случиться этому во время моей смены. Не вчера, не завтра, а именно сегодня. Когда на душе и без того погано. Ну и безобразие! Придется встречать»… Он оглянулся на крышу караулки. Там увидел дымок над трубой, но на холме и прилегающих полях не заметил ни души. «Скверно, скверно, все это очень скверно», – говорил он самому себе, разглядывая приближающегося нищего.

Казимир спрятался было опять за деревья, чтобы ждать «гостя» на своем посту, но потом он не выдержал и вышел опять на открытое место. Его, привыкшего к приключенческим книгам, начинала интересовать вся эта история. Вот сейчас будет видно: сумеет этот бродяга перебраться сюда или нет? «Наверное, сумеет, – подумал Казимир. – Что-то не видно, чтобы ему кто-нибудь помешал это сделать». И его даже разочаровало, что это произойдет так легко, без всяких интересных, захватывающих дух приключений. Но вдруг, вглядевшись повнимательнее в орешник, тянувшийся слева от границы, напрягая зрение, он уловил слабое движение верхушек кустов и догадался, почему перебежчик бежит, сломя голову через поляну, а не идет крадучись в тени орешника. «В кустах наверно кто-нибудь есть, – решил Казимир. – И это фрукт боится, чтобы ему не отрезали путь. Вот это история! Теперь он, пожалуй, и не перебежит. Поймают. Пожалуй, поймают».

И так же, как он был вначале почти уверен в том, что перебежчик добьется своего, Казимир сейчас поверил в обратное. И интерес к событиям у него от того повышается. С одной стороны, как постоянный читатель занимательных книжек, он хотел бы, чтобы беглец преодолел все опасности и вышел бы победителем. С другой же стороны, его воображение обостряет мысль, что этот переодетый нищим «высокий чин» может остаться там, в руках советских пограничников. «Так все же мне было бы спокойнее. Незачем тогда было бы тащиться к Доброжевичу», – думает он, оставаясь равнодушным к этому чужому человеку, приближающемуся к нему и несущему ему, может быть, новые неприятности. «Ну, ну скорей, скорей… Давай, давай… – подгоняет он нищего, ожидая быстрой развязки. – Эх!».

Он ахает, когда видит внезапно появившуюся поверх кустов фигуру Кратова, остановившего 201-Р.

– Вот это ловко! – шепчет Казимир. И теперь его симпатии зрителя целиком на стороне пограничника, так умело подобравшегося к перебежчику. Ему скорее хочется узнать, что будет с подозрительным нищим дальше. Разоблачат ли его там, на месте…

Но Казимир неожиданно замечает сквозь просветы в кустах, как упавший на колени нищий стреляет из своего хитро замаскированного револьвера в Кратова. И он видит, как тот валится набок. А нищий, получив сильный удар штыком в бедро, скрючившись и как-то боком, на четвереньках, вроде собаки под занесенным над ней топором ползет несколько шагов. Потом, собрав последние силы, вскрикивает от боли, вскакивает и мчится сквозь кусты к открытой теперь перед ним границе. Все это видит Казимир и цепенеет от неожиданного оборота дела. Прежде всего ему жалко, что все опять кончается не так, как в его любимых книгах. Раз уж появился новый герой, которому симпатизируешь, то хочется, чтобы он, а никто другой был победителем. «Здесь бы нужно было поставить точку, – думает он. – А этот черт выстрелил»… И мысль, что переодевшийся нищим «высший чин» все же сейчас перейдет границу, тревожит его. Он быстро оглядывает себя и свое оружие. Все ли в порядке, а то еще потом будут кляузы. «Ну и ловкая подлюга! – думает Казимир, глядя на нищего, преодолевающего последние кусты. – Птичку сразу видно по полету. Прорвался. Видишь, даже улыбается! Еще бы, конечно, очень рад, что спасся. А когда вот сведут тебя к Доброжевичу, то оба радоваться начнете… Ах вы сволочи, сволочи… А что если я?». Тут ему приходит в голову необычайная мысль и он даже краснеет от этого. Вот это мысль! Это будет славная месть Доброжевичу! Казимир оглядывается на крышу караулки и в страшном волнении идет навстречу перебежчику. Он так нервничает, что ему начинает казаться, будто у него трясется тело. И ему хочется действовать как можно скорее, чтобы самому потом не повернуть на попятный. Казимир чувствует, что если он замешкается, то у него не хватит сил, ни нервов.