Владимир Курочкин - Избранное (сборник)

Профессор проходит мимо столиков, обходит некоторые из них, следуя за толстяком. И для него как-то неожиданно пропадает ощущение того, что он идет по залу. Точно рядом с ним идет его любимый сын. И они пробираются где-то в зарослях по охотничьей тропе, известной немногим. Может быть это вино? Возможно. Но они идут с ним рядом, как ходили изредка по улицам Москвы, когда приезжал сын. Оба высокие и довольные своим здоровьем. Кажется даже, что касаются друг друга руками. Они идут за зверем. Он исчезает впереди, мелькая на поворотах рыжевато-бурой шерстью. За ним! Это тот, которого иногда его сын случайно выслеживает и на узких тропинках находит его вороватые шаги. Это тот, к которому чутко прислушиваются и еще дальше, уже у самых краев зарослей, топей и лесов, у самых границ страны, специально обученные на такого зверя охотники. Ему не дают пройти. А если уж он прополз, обманув самых искусных в этом деле, то берегись тогда его и ожидай с ним встречи в самых невероятных местах. И не отпускай тогда его. Ни за что не давай ему снова уйти!

У профессора после долгого пребывания в душном помещении и от внезапной ходьбы учащается дыхание. И ненависть приливает к его сердцу. Толчки черной, гневной крови в венах будоражат его сознание. Он почти близок к нервному припадку. С ним, того и гляди, произойдет удар.

Все происходит недалеко от выхода на улицу. Профессор еще крепкий мужчина. Он хватает со стойки за горлышко бутылку с каким-то прохладительным напитком и неловко ударяет ею толстяка по голове, когда тот оборачивается, чтобы сказать очередную любезность, лживую как всегда.

Толстяк падает. В его глазах, наверно, красный туман и потом ему кажется, что он вертится вокруг головы, причем ноги ходят по большому кругу все быстрее и быстрее. Так, очевидно, теряют сознание. В зале смолкают сначала только те, которые сидят близко к выходу. А затем и остальные. Потом как после прерванной радиопередачи, шум возобновляется и становится очень сильным.

Когда входит милиционер, то высокий пожилой человек в черном костюме с уже посеребренными висками шагает к нему, как к избавителю. И только тогда он произносит, наконец, слово. Его нельзя разобрать, скорее всего это просто рыдание. Слезы освобождения.

В отворенные людьми двери врывается прохладный влажный воздух и шум весны. Это привет от сына.

Варвара Николаевна Карташова была маленькая хрупкая блондинка с большими черными глазами. Это неожиданное сочетание темных глаз со светлыми волосами привлекало к ней всеобщее внимание. Мужчины, бегло ее оглядывающие, сначала всегда думали, что перед ними бесцветное и невзрачное белобрысое существо, такое обычное, с серыми или голубыми глазками и кучей веснушек. Но когда Варвара Николаевна внезапно оборачивалась и поднимала ресницы, то мужские равнодушные и порой даже снисходительные взгляды вдруг становились внимательными и предупредительными.

Но Карташову никак нельзя было назвать красавицей. Есть такие женские лица, которые при всех своих общих недостатках какой-то одной чертой обращают на себя внимание, заставляют задуматься и потом надолго остаются в памяти. Наоборот, часто так называемые «красивые лица» тускнеют и исчезают из сознания, как только перестаешь на них смотреть. И ни у одной женщины с таким лицом никогда не появляется мысль, что ей-то как раз и не хватает к ее безупречным и правильным чертам какого-нибудь самого обыкновенного курносого носика, при котором пропала бы сковывающая ее красоту холодность, и появилось бы то, что называется обаятельностью.

Когда Варвара Николаевна, если случалось, глядела на кого-нибудь пристально, то никому уже не приходило на ум критиковать ее не слишком правильной формы нос и не очень-то четкого рисунка губы, ее небольшой рост и внешнюю хрупкость. А если некоторым Карташова все же и не нравилась, то эти люди все равно долго помнили ее глаза и не однажды себя спрашивали, что же их так поразило в ее взгляде. Ее глаза смотрели на окружающих с какой-то особенной серьезностью, которая свойственна людям, очень углубленным в себя. Но ее взгляд не казался от этого безучастным; напротив, она глядела в лицо прямо, со вниманием и смелостью. Новые знакомые Карташовой всегда старались поскорее заговорить с ней, чтобы узнать, какие же слова произнесет эта женщина с таким глубоким взглядом. Им казалось, что мысли Варвары Николаевны, рождаясь, тотчас отражаются в ее глазах. И тогда они думали, что вот-вот сейчас-то им и доведется узнать что-то очень для них важное, волнующее и, несомненно, остроумное. Варвара же Николаевна говорила самые обычные фразы, смеялась и шутила, как любая неглупая женщина, знающая меру своим словам и поступкам. Она не подозревала, какие большие надежды возлагают на нее ее знакомые, и вела себя чрезвычайно просто и скромно. А собеседники после этого не разочаровывались и, уповая на будущее, считали, что когда-нибудь они все же разгадают эту «интересную» женщину, увлекшую их своими светлыми волосами и черными и, как им уже потом начинало казаться, загадочными глазами. И они ни за что не сознавались, что это лишь плод их собственной фантазии, выдумка, которой готов развлекать себя каждый мужчина, знакомящийся с некрасивой, но умной женщиной.

Варвара Николаевна, пользующаяся таким значительным успехом, обычно очень ей льстившим и приводившим ее в хорошее настроение, за последнее время была сильно озабочена и расстроена своим глубоко интимным, личным горем. Она расходилась с мужем. Так, по крайней мере, она думала, потому что настоящего объяснения между супругами еще не происходило. Он покидал ее, а попросту говоря, бросал, ради какой-то другой, незнакомой ей женщины, о которой она очень мало слышала и только догадывалась. Муж ни словом не обмолвился о дальнейших их отношениях. Он, видимо, хитрил, а время шло, и Варвара Николаевна чувствовала себя преотвратительно.

Варвара Николаевна все еще на что-то надеялась, о разрыве не хотела и думать, гнала от себя эти мысли, называла их вздорными и пустяковыми. И муж был для нее еще близким человеком, таким понятным и дорогим другом. Лишь однажды, задумавшись серьезно над тем, что так ее мучило и чего она так боялась затрагивать в мыслях, Варвара Николаевна внезапно поняла, что все рушилось, летело вверх тормашками и вокруг уже оставалась пустота одиночества. И самое удивительное было то, что она вдруг слишком явственно ощутила, как с какой-то неподдающейся измерениям скоростью увеличивается этот роковой разрыв между нею и человеком, считавшимся самым для нее близким на свете. А может быть, этот разрыв между ним и ею был уже и тогда, когда они только что познакомились? И им, может быть, и не стоило жить вместе, или ей следовало самой покончить с этим гораздо раньше?.. И мысли, которые Варвара Николаевна раньше с гордостью гнала от себя прочь, теперь, как бы в отместку, кинулись разом на нее и закрутили ей совсем голову.