Владимир Курочкин - Избранное (сборник)

Когда они пришли домой, было четыре часа дня. А когда сели за стол и пообедали, то до поезда, с которым обычно приезжал Карташов, осталось ровно два часа. Их как раз ей хватило на то, чтобы уложить спать сына, прибрать на столе, одеться в чистое платье, поправить прическу, внимательно осмотреть себя в зеркале – не слишком ли усталые и печальные глаза? – и потом добраться до станции не очень быстрыми шагами, чтобы не показывать соседям своего волнения, а скорее всего просто для того, чтобы убедить себя, что она никуда не спешит так, как бывало прежде.

Утренний телефонный звонок жены привел Алексея Федоровича Карташова в замешательство. Он выбил его из того насыщенного бодростью и уверенностью в свои силы состояния, которое характерно для большинства преуспевающих в делах мужчин. Что-то перевернулось в нем, когда он услыхал далекий взволнованный голос своей жены. Таким он его никогда не слыхал. В ее голосе звучали нотки оскорбленного до глубины души человека, решившегося на какой-то важный шаг, ведущий к катастрофе. Вот почему он залепетал растерянно в телефон, тут же придумывая какие-то неправдоподобные слова, никак не идущие к его облику и сейчас же опровергаемые им внутренне, но вместе с тем непрерывно высыпающиеся из него, точно крупа из случайно распоротого куля. Он представлял себе, какое они производят действие на Варвару Николаевну, ужасался этому, но остановиться не мог. Он даже обрадовался тому, что их прервали. Но, вешая трубку и отходя почему-то от телефона на цыпочках, он горевал о том, что его положение нисколько не облегчилось, а наоборот, еще более запуталось.

«До чего же усложнилась вся эта история, – думал он. – Нужно было бы все делать гораздо тоньше, деликатнее, а главное честнее. Ну что же теперь будет дальше? Попрать все свои принципы, и все больше и больше запутываться? Или поехать объясниться и покончить со всем этим так, как они уговаривались раньше?.. Ну и сложная же история!»

Алексей Федорович, вздыхая, ходил по квартире из кабинета по коридору в кухню и обратно. Он отлично помнил о честном слове, которое после той памятной вечеринки в порыве любви и горячности вырвал у Варвары Николаевны и которое сам дал с радостью самоистязателя, не задумываясь над тем, выполнимо ли оно. Он так хотел в ту ночь доказать свою преданность! Что же теперь? Ехать после работы на дачу к жене или к Юлии Александровне? И там, и там его ждут, и там, и там от него требуют определенных честных поступков. Ну, какова история?! Сложнее быть не может. Так думал Карташов, собираясь на завод.

Алексей Федорович был высокий полный мужчина. Еще совсем недавно он казался тонким и худощавым, и поэтому его теперешняя полнота была ему пока в новинку. И он не мудрствовал еще над теми вопросами, которые волнуют иногда тридцатилетних мужчин: что лучше – приобрести гири и книжку о гимнастике по системе Мюллера или же просто по-честному ходить в бассейн для плавания и на стадион? Когда-то бывшее длинным и вытянутым лицо его тоже раздобрело, потому что кончились годы студенческих забот и первых непреодолимых волнений на работе за свою судьбу, за свои способности, за свое умение перейти от учебы к практике. Теперь было все налажено, проверено, предусмотрено. Оставалось только упрямо проводить в жизнь свои мысли и новые идеи в области металлургии. Он теперь тщательно следил за своей внешностью. Завел себе новую прическу, зачесывая волосы назад, а не на бок, как раньше. Ходил степенно. Купил шляпу. Его широкий открытый лоб и карие, подолгу приглядывающиеся к собеседникам глаза внушали уважение. А шрам на хорошо выбритой щеке, узкий и немного кривой шрам от ударившей его как-то на заводе раскаленной стружки наводил многих на мысль, что с Карташовым произошла какая-то особенно героическая история, о которой рассказывают в тесной компании, сидя где-нибудь кружком в удобных и располагающих к беседам креслах. Он отмалчивался и отшучивался, когда его расспрашивали об этом, и любопытные отходили, еще более уверенные в том, что здесь дело нечистое. Алексей Федорович посмеивался про себя над людской слабостью, потом забывал об этом и снова погружался в расчеты тех рационализаторских мероприятий, которые ему приходилось проводить на работе.

Сегодня ему нужно было сделать на работе много новых распоряжений, поражающих своей смелостью и ведущих, как он рассчитывал, к новым достижениям заводского коллектива. Их не мешало бы обдумать и проверить еще раз! Этим Карташов и хотел заняться по дороге на работу, но звонок жены переполошил его мысли, и теперь они все время, сколько бы он ни ставил им преград, устремлялись в совсем нежелательном для него направлении.

Выходя из квартиры, он остановился в нерешительности на пороге. Ему пришла в голову мысль позвонить Юлии Александровне и сказать, что он не может сегодня с ней увидаться. А вечером взять и уехать на дачу к жене. Потом пришло сомнение – стоит ли. Юлия Александровна будет страшно обижена. Ведь они уговорились и сегодняшний вечер, и завтрашний день провести вместе. Он потоптался на месте, потом махнул рукой и решительно захлопнул дверь. «Не поздно будет и после работы это сделать, – подумал он. – К тому же все это надо обдумать. К чему спешить?.. Ну и положеньице!..» На самом же деле он просто боялся принять какое-либо твердое решение. Сегодня, когда перед ним реально встал вопрос: то или то? – он испугался этой жесткой определенности, и спешил оттянуть хотя бы еще на несколько часов свой ответ, который, увы, от него рано или поздно потребуют.

Он боялся, что и на заводе мысли о жене и Юлии Александровне не оставят его. Но ошибся. Работа увлекла его и отстранила на задний план все остальное. Он выполнил план своего рабочего дня так же уверенно, как и всегда. Это объяснялось тем, что Карташов работал не в одиночестве, в кабинете, где бы ему мешали мысли о семейных делах, а на людях, которые теребили его и требовали от него различных указаний, ждали приказов. Тут уже некогда было задумываться.

Кончив работу и выехав с завода, он еще некоторое время проверял правильность своих сегодняшних распоряжений и обдумывал, что ему предстоит сделать после выходного дня. Но уже на полпути к центру города мысли его перешли на другое, опять на старое: утренний телефонный звонок жены, предстоящее свидание с Юлией Александровной и поездка к семье. Машина шла быстро, но ему казалось, что она слишком долго стоит у светофоров, что она едет не так, не тем путем, что пешком ему было бы легче добраться до дому. Утомительные мысли требовали от него каких-то физических усилий и движений. А то сидит вот он, сложа руки, на мягком пружинном сиденье, в то время как голову его так и разламывает от дум! Да и к тому же слишком жарко…