Григорий Кобяков - Кони пьют из Керулена

— Вы вот в «Дружбе» создали дойный гурт и молочную ферму. Знать и, надо строить капитальные помещения? Оправдано ли это? Выгодно ли? Как экономист-скотовод я на это смотрю несколько иначе. Главная проблема— дать мясо, кожу, шерсть. Мы это даем без всяких дополнительных затрат. Тебеневка— круглогодичная пастьба скота — обеспечивает получение самой дешевой продукции. Некоторые говорят, что надо улучшать породность скота и поднимать его продуктивность. В отдаленном будущем такую проблему придется решать. Сейчас же нет такой необходимости. Многие века выработали удивительную выносливость нашего скота, приспособляемость его к условиям. Природа сделала свой отбор. Вмешайся человек в это — неизвестно, что получится. Вот, скажем, овцы. В одно хозяйство под Улан-Батором завезли баранов-мериносов. Бараны крупные, шерсти на них много, не шубы, а целые тулупы. Но эти тулупы зимой не спасли их. А потомство какое они дали? Дохленькое. Ягнята родились совсем голенькие… Кроме того, всякое изменение породности скота потребует затрат на капитальное строительство, создание кормовой базы, зернового хозяйства. А к этому мы, монголы, на данном отрезке времени не готовы. Нет специалистов, нет знаний, нет средств… Да и пахать-то монгола не заставишь. Нашей желтой религией завещано: не тронь землю, не рань ее ни плугом, ни лопатой, ни подковой. Не надо забывать и того, что живем под самым боком у врага…

Ванчарай переводил дыхание и продолжал, ощупывая при этом свою спутницу, как казалось Алтан-Цэцэг, недобрым взглядом:

— Ты вот слушаешь сейчас меня, а сама, небось, думаешь: Ванчарай — консерватор. В некотором смысле — да, консерватор. Но на вещи смотреть надо трезво, без фантазий.

Алтан-Цэцэг не спорила с Ванчараем, не могла спорить. Ей не позволял этого всего лишь двухмесячный стаж практической работы, хотя внутренне она не соглашалась с ним. Новое социалистическое хозяйство — подсказывало чутье — не может базироваться на старых методах его ведения, на способах вчерашнего дня, в частности — на тебеневке.

…Не раз и не два, наверное, излагал свою точку зрения на ведение хозяйства Ванчарай, потому что, когда он начал свой разговор, водитель машины Сэржмядаг, как заметила Алтан-Цэцэг, усмехнулась. Усмешка откровенно сказала: «Ну, сел на своего конька…».

«Сэржмядаг» означает ландыш. Имя это носит маленькая неразговорчивая женщина. У нее тяжелые ресницы. Когда дорога бежит однообразным и тоскливым коричневым ремнем, Сэржмядаг устало опускает ресницы. В начале пути Алтан-Цэцэг побаивалась — не задремала ли? Но вот поворот или выбоина на дороге — ресницы Сэржмядаг вспархивают, а маленькие руки, лежащие на баранке, становятся тверже. Алтан-Цэцэг поняла: Сэржмядаг — водитель опытный, машина у нее надежная. За всю длинную дорогу была только одна короткая остановка.

— Сейчас откроется Буир-Нур, сказала Сэржмядаг, как бы объявляя своим пассажирам, что дорога подходит к концу.

И действительно сразу за поворотом открылась такая пронзительная синь, что глазам стало больно. Небо, как и озеро, было густо-синим.

Алтан-Цэцэг отняла от груди сына и сказала:

— Гляди, Максимка, мы приехали домой.

Несмотря на утомительную дорогу, Алтан-Цэцэг на радостях проговорила с Тулгой до полуночи.

Как всегда, настроение у Тулги было прекрасное. Тем более, что через неделю-другую она заканчивала учебный год и на все лето отправлялась домой, в Улан-Батор.

— Понимаешь, больше всего и, кажется, о настоящем лесе соскучилась. Хочется побродить в бору, подышать сосновым воздухом.

«Вот и Максим тосковал о лесе», — с грустью подумала Алтан-Цэцэг, слушая Тулгу. А ей, степнячке, это чувство было неведомо.

— Как-то читаю своим ребятишкам, — продолжала Тулга, — о стройных высоких соснах, о кудрявых березках… Замечаю на мордашках недоумение. «Да вы знаете, — спрашиваю, — что такое сосны?» — «Знаем», — отвечают дружно. — «Так что же это такое?» — «Дрова, которые привозят русские цирики».

Тулга рассмеялась. Но в смехе ее Алтан-Цэцэг не почувствовала радости.

— «Ну, а березки?».

О березках они, оказывается, и совсем не слыхали.

Когда луна, круглая, как свежевыпеченная лепешка, заглянула в открытое верхнее окошко и осветила юрту неживым бледным светом, подруги задремали. Но Алтан-Цэцэг сквозь дремоту почудились чьи-то шаги за юртой. Прислушалась: точно — шаги. Спросила у Тулги, кто бы там мог топтаться в стать поздний час. Тулга сонно ответила:

— Не обращай внимания. Тот самый читкур бродит, о котором я писала тебе зимой.

Тулга еще что-то сказала, но Алтан-Цэцэг уже не слышала: сон мгновенно ее схватил и куда-то понес на своих крыльях.

Утром, покормив Максимку, — он ночевал у Жамбала и Авирмид — еще по росе Алтан-Цэцэг выехала на молочную ферму. Ей хотелось повидать дари-эхэ Цогзолму, смешливую Дэнсму, поглядеть, как идут дела у девчонок. Коня Алтан-Цэцэг дал сам председатель. Это был вороной тонконогий скакун с крепкими бабками и полным крупом, с длинным распущенным хвостом и длинной, не знавшей ножниц, гривой. Конь-огонь. Конь — загляденье. Алтан-Цэцэг не заметила, как домчалась до фермы.

Приезду Алтан-Цэцэг доярки обрадовались. В честь гостьи Цогзолма распорядилась приготовить «княжеский» обед. Дэнсма тут же повернулась на одной ножке и уже через минуту над юртой весело заплясал кудрявый белый дым, а в котле появились жирные куски баранины.

Алтан-Цэцэг узнала, что зимовка на ферме прошла благополучно, без потерь, если не считать двух зарезанных волками бычков.

— Я же совсем не виновата в этом, — с обидой сказала Дэнсма, — пастух проглядел…

— Тебя никто и не винит, — заметила Цогзолма.

— А Ясный месяц — помнишь его, Алтан? — отбился от волков, — улыбнулась Дэнсма.

Ни с того, ни с сего Дэнсма перевела разговор с быка на председателя объединения Самбу.

— Знаешь, эгче, в последнее время к нам на ферму что-то слишком зачастил сам дарга… Весна, видно, для всех…

Дэнсма не закончила. Она прикусила язык сразу же, как только Цогзолма метнула на нее строгий взгляд.

Алтан-Цэцэг удивилась и даже умилилась, когда увидела на стенке две бумаги, написанные прошлой осенью ее рукой: рацион кормления (точнее — подкормки) коров на зиму и распорядок дня на ферме.

— Соблюдали? — с недоверием спросила она.

— Старались, — ответила певучим голосом Цогзолма и не без гордости добавила. — Зимние надои у нас оказались самыми высокими в Тамцак-Булакском сомоне.

Не думала Алтан-Цэцэг долго задерживаться на ферме, но за «княжеским» обедом, за разговорами не заметила, как день начал клониться к вечеру. Поблагодарив девушек, Алтан-Цэцэг стала собираться домой.

Перед самым отъездом у Алтан-Цэцэг произошла встреча, которая ее не обрадовала. Она спустилась к Буир-Нуру напоить вороного. И вот, когда конь, забредя по колени, стал жадными глотками пить свежую, стеклянно-прозрачную воду, Алтан-Цэцэг услышала знакомый глуховатый голос: