Алексей Кожевников - Микитка шалавый

Все сошлись на одном — взять в главные пастухи Петруньку Скорнякова, больше всех обедневшего от голода, а в подпаски ему деда Андрюшу.

— Андрюшу главным оставить, так было с незапамятных времен, починский обычай. За ним оставить! — Заступился за старика Софрон, да Пет–рунька поднял руки и крикнул:

— Товарищи хорошие, стадо дороже; и обычай, коли скот сохранить думаете, переступить надо,

И переступил и, взял и пастухом Петруньку, Андрюшу подпаском, а Микитке постановили быть в детском доме на казенных хлебах. Мал он, в летах не вышел, и выгоды кормить его никому нет и обязанности тоже.

— Покуль миром покормим, а ты в город отпиши, что есть, мол, у нас нахлебник и теперь он нам не надобен, пусть заберут, — наказали починцы председателю и начали расходиться. — А ты. Скорняков, принимайся, чтобы ни одного ягненка!

— Постараюсь уж, не забуду общественную милость. — Скорняков снял перед народом шапку. — Умру, а ни одной шерстинки не отдам падчарин–ским.

К Микитке подошел Андрюша. Он тряс головой и лепетал:

— Дай мне рожок–то, теперь я подпаском пойду. Грудь–то хоть и износилась, духу не хватает, а дудить буду. Э-эх! — старику было горько и за себя и за подпаска.

— А я, дедушка? — спросил Микитка.

— Мир будет кормить, ми–ир. Дай рожок, — Андрюша наклонился к парню, — Микитка, ты не подумай, что я сам беру рожок, никогда, во век бы не взял его у тебя. Обществом постановили, по приказу беру… не сердись на деда… Ладно? Приходи потом на рожке играть.

— Махалку, дедушка, не отнимут?

— Нет, нет, махалка твоя, сам вил, твоя будет.

Отдал Микитка медный заливно–голосистый рожок дедушке-Андрюше и с махалкой пошел вдоль по улице.

Бывший подпасок шел и глядел на солнце, которое выбежало на небесный простор, как одичалый конь, охваченный огнем. Одурелое, угарное солнце с пожаром в гриве.

«Само солнышко от жары помутилось, спуталось в дорогах» — думал Микитка и казалось ему, что солнце идет не прошлогодним, не настоящим своим путем, а бродит стороной и бездорожьем.

— Эй, Микит. Микитка! — крикнул Васька Трубка и махнул рукой, — айда. Ты не подпасок?

— Нет, Андрюшу подпаском сделали.

— Пойдем на Каменку раков ловить, поджаришь и есть можно. Хорошо.

— Ладно, — согласился Микитка.

— Махалку брось, пастухом, ведь, не быть уж!

— А если буду? К тебе в амбар положим.

И друзья до поры до времени положили махалку в амбар к Ваське Трубке.

Микитка — Неподпасок (установилась за ним эта кличка) кормился по домам. Но кормили его неохотно и частенько говорили:

— Сами голодаем, а тебя кормить приходится. Да ешь, ешь, ты ведь не виноват. От голоду, от горя говорим, молчать знамо лучше!..

— Микитка, рано пришел, побегай, погодя зайди.

Микитка приходил погодя, а ему говорили:

— Поздно, ждали, ждали — не дождались, съели все, думали — забыл или накормился где, ничего не оставили.

Уходил Микитка голодный и ждал ужина. Не каждый день приходилось ему и ужинать.

— Мы не ужинаем, раз в день едим! — И Непод–наска выпроваживали на улицу.

Он голодал и худел. Работы не было, даже взрослые руки стали лишними. Всего и дела — солому с крыши содрать и уцелевшую скотину накормить соломенной сечкой. Ни косить, ни жать, ни сеять не надо. Пришло избавление от трудов. Радуйтесь!

В починке Кугунур были скормлены все крыши сараев. Стояли сараи с оголенными жердями и переводами, как скелеты дохлых лошадей.

Начали чаще отказывать Микитке в хлебе, и пошел он тянуть руку ко всем окнам — где дадут.

Но давали неохотно. Случалось, обойдет Микитка весь починок и ничего не получит кроме обид;

— Постыдись, ты всех объедаешь, очередь забросил. По два раза за день к окну подходишь.

Выходило, что всех объедал Неподпасок, а на деле он голодал больше всех. Ослабел парень и перестал ходить на Каменку за раками.

Видел преседатель, что чахнет Микитка, ходит с голодными глазами, и собрал починки на сход.

— Стыдно будет, если сирота Неподпасок с голоду умрет, — сказал он. — Кормить надо. Как было постановлено кормить миром, так и надо.

Починки накинулись на председателя:

— А что не везешь в город? Обещался, теперь на попятный. Корми сам, не наш он, мы не родили!

— Совесть надо иметь. Не ваш? Два лета скотину пас.

— Пять овечек потерял, хорошо пас!

Не поладил председатель с голодным и злым народом, взял Микитку и увез в город.

В комиссии помгола было много ребят. Пришли оставленные родителями, матери–вдовы привели своих, а Микитку вот председатель привез, общество послало. Микитка и председатель в очереди дождались приема.

— Общество отказывается кормить, ничей он, никто из починских не родил, прислали в революцию, заводской. Был хлеб, молчали, теперь отказываются: голод, стихийное!.. — говорил председатель.

— Совет пусть организует помощь, один ведь. Обяжет пусть, — ответили ему.

— Голодные, совет для них — плевать, сожрут еще мальчонку.

— Ну что ты? — удивился инспектор из помгола.

— Правду говорю, пробовал я, на меня и свалили. Говорят: «Корми сам, твой он, мы не родили. Прислали — пусть берут».

— Подожди, сговорюсь там, справку возьмем о степени голода в починке Кугунур, — инспектор ушел в другую комнату.

А председатель посадил Микитку к стенке, сам же ушел на улицу взглянуть и проведать свою лошадь.

Ушел председатель и не вернулся.

«Одного–то лучше примут, а то еще взвалят на общество, на совет, куда с ним? Уморят в починках, чужой, расположенья нет, всяк кусок для себя пасет!» — решил он.

Посидел Микитка и пошел искать председателя. Город против починка был такой громадный, запутанный, что с трудом нашел Микитка постоялый двор.

— Тебя, мальчик, отпустили проститься, а он уехал, — встретила Неподпаска хозяйка двора.

— Дядя Миша уехал? — хрипло переспросил парень и задрожал, — домой уехал?

— Давно, с час… Хорошо там? — выспрашивала хозяйка.

Заплакал Микитка.

— Что ты? Жалко, тоскливо? Привыкнешь, будет хорошо, — утешала женщина.

— Он меня оставил, бросил, там не кормят, чужие! — выкрикивал Микитка.

— Привыкнешь и кормить будут. Где ты был?

— В белом доме, ребят голодающих ведут туда.

— Там и принимают. Ты беги скорей, не то закроют, запоздаешь. — выпроводила хозяйка Микитку, чтобы у нее на руках не остался он.

Задыхался, бежал Микитка в помгол, а когда прибежал, в помголе никого уж не было, одна служанка выметала вороха бумаг и пыли.

— Кого тебе? Нету приема, ушли все, — сказала она.

— Не кормят здесь? — спросил Микитка.

— Не кормят, прием здесь. Завтра приходи. Постоял Микитка перед плакатом на двери, где: мальчик пузатый, барабан–брюхо, а ноги и руки — палочки, и шея — палочка, голова, точно горшок, надетый на кол.