Алексей Кожевников - Микитка шалавый

«Кормите все, я вот кормлю», — подумал он, — «А может и нет».

— Прочитать думаешь? По–американски написано, по–заграничному: Арой зовется, ребят голодающих рисовой кашей кормят, — сказал один из оборванцев.

Заглянул Микитка в лицо говорившему и спросил:

— Будто видел где? — Показалось ему лицо знакомым.

— Узнаешь? А я тебя сразу узнал. Шалавый ты.

— Нет, Микитка Неподпасок!

— По–моему шалавый, тихоня, вчера я тебя прозвал так. квартиру свою ты не мог отбить.

Обида подкатила у Микитки.

— Бессовестный ты! — крикнул он.

— Не шалавый, а ты шалавый, и везде тебя погонят, обижать будут, зубов у тебя нету. Зачем сюда?

— На кормежку записаться.

— Кусочки поперек горла стали. Где ночевал?

— Не скажу.

— Боишься? Говори, я не выгоню, на старой твоей квартире удобно. Съедят вот тебя, поймают ночью и сожрут.

— Тебя не съедят?

— Я убегу, отобьюсь, а ты тихоня.

— Ты кто?

— Иван Григорьевич Чаваев.

— В приют берут? Меня в приют общество назначило, — спросил Микитка.

— В приютах набито, то и гляди разорвутся приюты от ребят. На Ару зачислят, кормежку раз в день получай и… будь доволен!

Микитку, хоть общество и назначило, в приют не приняли, а зачислили на Ару.

Рисовую кашу и белые булки раздавала женщина, как на картине.

Чаваев ухитрился получить две булки и две порции каши. Глядя на него, Микитка пошел за второй порцией.

— Нельзя, нельзя, животик лопнет, другим надо, — отказала ему женщина и погладила по голове.

— Лучше бы каши прибавила, нечего посуху жалеть, — проворчал Микитка.

— А в Москве Ары дают сколь хочешь, — сказал один.

— Ты был там?

— Сказывают.

— Мало ли чего сказывают. Я вот и здесь досыта ем, — похвалился Чаваев, — а шалавым, в роде него, везде плохо, — и кивнул на Микитку.

Микитка поверил, что в Москве кормят досыта, забился в теплушку с прочими голодающими и поехал в Москву, чтобы досыта есть Ару.

В Москве ребята не знали, что Микитка был Подпаском, Неподпаском, потом Шалавым обозвали его, и называли парня просто Микиткой. Присмотрелись к нему вокзальные ребята, как и ко всякому новичку, и решили из парня сделать для себя выгоду.

Поймал Микитку оголец Петька Косарь и сказал:

— Работать со мной будешь! Удивился Микитка.

— Не таращи глаза–то, лягушенок! На носу заруби — работать со мной будешь, не уходи с вокзалу. Уйдешь — во… теребочку задам, своих забудешь! — Косарь подошел ближе и поласкал: — для тебя же лучше, всех мы обучаем и тебя обучим. Кусошник ты, просишь?

— Прошу.

— А мы тебя деловым сделаем.

— Хлеб тогда свой будет?

— Свой, много хлеба!

— А ты кто?

— Петька Косарь — вокзальный оголец.

— О новичках заботишься?

— Забочусь, приучаю.

— А сам как, делаешь чего?

— Хлеб достаю, жратву. Все за жратвой бегают, и я не отстаю от прочих.

Не верил Косарю Микитка, что хлеб свой будет, а с вокзала не уходил, боялся угрозы. Вечером Косарь, Микитка и Колесо пошли красть дрова на склад по Гаврикову переулку. Склад под месяцем и фонарем был как снежная поляна.

Белеют доски и березовые дрова. Боязно итти под этот свет, заметят сразу человека. Обошли забор. Косарь прильнул к щелке и осмотрел двор.

— Никого нет. Вот здесь песок, сюда выкидывать будем. Микитка, ты вали через забор и поленья оттуда выкидывай, на песок чтобы попадали. Ну, ну, берись!

Косарь прислонился к забору и согнулся. Колесо на него, получилось что–то вроде лестницы. Микитка на Косаря, с него на Колесо, тому на плечи, вытянул руки и достал до края забора.

Легонько уперся в голову Колеса и перемахнул во двор на поленницу. Хрустнули дрова, каждое полено плотней прижалось к другому.

Микитка черной тенью поднимался над забором и перекидывал березовые поленья — белых лебедей. С густым кряком падали они на песок. Косарь и Колесо, как тени на экране кино, шарахались с поленьями через узенький переулок к развалившемуся дому. Там стояла двухколесная тележка и нагружалась дровами.

Вдруг Микиткина тень дернулась вниз и не выскочила больше.

— Красть дрова, разможжу!.. Не знаешь, что я за каждое полено отвечаю? — и железным костылем поднялась рука сторожа над Микиткой, но не ударила.

— С кем ты, кто там относит? — спросил сторож.

Микитка молчал и дрожал от страха.

— Не один, ведь, кто дрова подбирает? — настаивал сторож.

— Косарь и Колесо.

— Колесо? — чушь не мели!

— Ребята, зовут их Косарь и Колесо.

— Шпана?

— Вокзальные.

— Вокзальные! — протянул сторож, поднял кулак к Микиткину носу и проворчал: — Развелись, как черви. Грызут…

Сторож отказался от намерения задержать Косаря и Колесо. Они давно уже угнали тележку с дровами. Хотел он выместить свой гнев на Микитке, но мальчонка стоял испуганный и доверчивый, без намерения бежать. Глаза открыты и покорно смотрят на угрожающий кулак.

— Чего вот с него возьмешь? — раздумчиво сказал сторож. — Как же мне тебя выпустить? Ты, малец, не ходи воровать, лучше будет. На меня напал, добрый я, пугнул и все, а другой двинет, внутренности отшибет. Много сбросил?

— Немного,

— Этим живешь, воровством?

— Косарь повел, кусошник я, прошу.

— И то лучше, а чужое брать — чужое, уметь надо. Чужое, даром это не проходит!

— Бьют? — спросил Микитка.

— Бьют, за решетку сажают. Подымайся на поленницу и прыгай, ключ от ворот не у меня.

— Дяденька, здесь все чужое?

— Не знаю. Может и твое где есть.

— Нету моего. Ничье может есть.

— Ничьего нету, все к рукам прибрано.

— А свое как бы иметь? Мне ведь немного надо, хлеб один. Ночевать я на воле привык.

— Свое чтобы, работать надо.

— Работать?

— Да, да!

— Подпаском я в починке был, отказали…

— Прыгай, прыгай! — торопил сторож. — Не то хозяин нагрянет и скажет, что я дрова тебе сплавляю.

— Поддержи, дяденька, — попросил Микитка.

— Ну, ну, вали!

Микитка спрыгнул в песок и пошел переулком.

«И земля здесь чужая, в починках спать везде можно было, а здесь нельзя» — думал он.

Пошел Микитка мотаться по чужой земле, искать среди чужого ничье.

— А, Шалавый, выкрутился, здорово били?

Остолбенел Микитка, откуда Косарь знает его кличку.

— Не били, поругали и пустили, — ответил он.

— Легко отделался. Тихоня, ты, брат, Шалавый. На Сухаревку пойдешь работать?

— Чужое?

— Смешной — чье же? — Косарь весело захохотал: — Знамо чужое.

— Не пойду, чужое. Свое надо.

— Стянешь — и твое будет.

— Все равно. Увидят, побьют.

— Не попадай. Знамо побьют, не похвалят.

— Свое надо, чтобы не били.

— У буржуев только свое–то, у богатеев.

— У нас в починке у каждого,

— Они работают. Не пойдешь?

— Нет!

— Шалавый, толку из тебя шиш будет.