Юрий Бородкин - Кологривский волок

Выручила сестренка, принесла от тещи Павлушку. Незаметно подошла, окликнув:

— Папка, ты чего стоишь, как завороженный? Смотри, какие мы сытые, толстощекие — манной каши наелись. — Потормошила, поприкидывала Павлушку. Личико его, обтянутое капором и шерстяной шапочкой, прояснилось, заегозил, протягивая ручонки не к отцу, а к дедушке. — Возьмите его, надоеду, как веретено стал. Тетя Наташа на молотилку ушла, я и баталюсь с ним. Такой атаман! Вцепится в щеку или в волосы — весь аж задрожит.

— Ругают тебя, Панька, пошто такой дерзкой? — оживился Андрей Александрович, точно солнышко проглянуло средь пасмурного дня. — Он больше всех дедушку любит. Верно? Потому что у дедушки усы, есть за что теребить. Ну-к, где оне, усы-то?

Павлушка покраснел от натуги, так что светлые бровки обозначились, что-то выкрикнул на своем недоступном языке, видимо, злился, не умея говорить.

— Чего это обозначает? А? Рано еще тебе разговаривать-то. Ко мне просишься? Не-е, не возьму, поди к батьке.

Сергей взял сына на руки, теплом обдало сердце, смывая с него все заботы-печали. Все лето некогда было понянчиться, и вот выпала такая досужливость. Крохотный человечек! Он еще не умеет ни ходить, ни говорить, он еще живет бессознательно, как, например, трава, и не знает, сколько в жизни бывает тревог, в его голубеньких глазенках мир отражается только доброй своей стороной.

— Отдохни, Веруха, а я погуляю с ним, — сказал Сергей.

Понес его на зады огорода, откуда виднее была река, где отрадней было сердцу.

— Видишь водичку внизу — это Песома играет. А вон дядя Егор сидит с удочкой. Подрастешь, мы с тобой тоже будем рыбачить, — толковал Сергей сыну, не смущаясь тем, что он не понимает его. — В той кузнице дедушка твой работает. Все мы через кузницу к железу привыкали, может быть, и ты привыкнешь. Нет, кузница — дело отжитое; учиться станешь, сам почуешь, к чему душа лежит. Учиться, брат, не ленись, сквитай за все, что батька твой недобрал, — заблаговременно наказал сыну.

Сергей сел на обрубок дуплястой липы, покачал Павлушку на колене, тот и сам заприпрыгивал, пуская губами пузыри. В глазенках его угадывалась какая-то прозорливость, как будто он понимал каждое слово, но из шаловливой хитрости коверкал звуки. Удивляло, что совсем недавно его не было на свете, а теперь вот оно, сердечко, бьется в лад родительскому.

Закурил. Задумался, пуская дым в сторону от сынишки. Согретые его близостью мысли теперь были ровней, обнадежливей. Своей вины перед колхозом он не находил, что касается председателя, так мало ли какая блажь взбредет в голову разным Иванам Ивановичам. Самого бы его в пору гнать с должности, пока не пропил колхоз.

Солнце встало высоко, уперлось в спину. Воздух против леса на той стороне начал зыбиться, и оттуда, из глубины бора, донесло грибной запах. Вдоль реки брело стадо коров, звон ботала отдавался в чутких по-осеннему берегах; ни одного птичьего голоса из ольховника — онемела природа, словно сама напряженно слушает и ждет какого-то условленного знака.

Павлушка тоже подозрительно затих, не елозит ножонками, обутыми в шерстяные носки, перестал крутить занимавшую его пуговицу. Улыбается затаенно, хорошо ему, пригрелся на солнышке. Ах вот в чем дело! — догадался Сергей, когда почувствовал, как мокрое пятно расплылось по штанине. Он не спугнул Павлушку, а только ласково пожурил:

— Окатил батьку и доволен, да? Ах ты плут! Ну пошли домой, раз такая авария.

Долго идет поезд, рассекая леса, по крайней мере, так кажется двум молоденьким лейтенантам, сидящим за столиком друг против друга, потому что едут они домой в первый свой отпуск после окончания училища и присвоения звания. Обмундированы с иголочки, не зря портной снимал с каждого из них мерку, пуговицы на кителях горят, погоны свеженькие, золотистые, и сами лейтенанты завидно юны и здоровы. В купе все любуются ими, расспрашивают, куда едут, завидуют родителям, дескать, каких сынков дожидаются. Лейтенанты словоохотливы, у них избыток счастья, они довольны вниманием попутчиков, с которыми быстро сближает дорога, и все-таки кажется, что поезд идет слишком медленно, надоедает смотреть, как тянется по обочине густая тень паровозного дыма.

— Не разберу, какого рода у вас войска, что за птички на погонах? — спрашивает темнолицый, какой-то замшелый старичок-лесовичок.

— Это не птички — рессоры, а войска военно-железнодорожные, — охотно поясняют лейтенанты.

— Понятно, железные дороги будете прокладывать?

— Возможно. Вообще-то мы мостовики.

— Понятно. Сурьезное дело, вон через Волгу переезжали — какая махина поднята, аж сердце захватывает: ведь может када-нибудь обвалиться.

— Не обвалится, за этим следят, — заверили лейтенанты.

— Ведомо, проезд вам бесплатный?

— Бесплатный, по воинскому требованию.

—. Понятно…

И поскольку ехали по железной дороге, все еще с большим уважением стали смотреть на лейтенантов, как будто и эту дорогу они построили. Давно ли Ленька Карпухин с Минькой Назаровым бегали по деревне подростками, но промелькнули годы учебы, и оба возмужали, стали офицерами, так что и называть-то их прежними мальчишечьими именами неудобно. Алексей вытянулся под стать брату, над губами пробился пушок, и голос переломился, стал заметно басить. Михаил так и остался ниже товарища ростом, но был поплотней его, поосанистей; часто вынимал из футлярчика расческу, приглаживал белые ухоженные волосы.

Задолго до своей станции достали с верхней полки чемоданы, со спрятанными в них шинелями, надвинули фуражки с кокардами.

— Уже прибыли, добры молодцы? — посожалел старичок. — Ехали бы дальше, коли билет бесплатный.

— Спасибо, папаша, — улыбнулись лейтенанты. — Счастливой тебе дороги!

— Удачной службы! — отблагодарил он.

Вышли в тамбур, встали поближе к выбитому дверному стеклу, чтоб поймать лицом упругий ветер с родных полей. Уже не было терпения сидеть в купе, хотелось и вовсе выпрыгнуть из вагона и припустить своим ходом, когда поезд замешкался на последнем разъезде.

— Тащится, как колымага, из-за этой однопутки, — сказал Михаил.

— Ничего, сейчас садимся в кабину — и даешь Шумилино! Братуха, наверно, ждет. — Алексей посмотрел на недавно купленные часы с центральной секундной стрелкой, прикидывая наперед, спросил: — В клуб сегодня пойдем в Ильинское?

— Обязательно.

Представлялось, как только ступят с подножки на перрон, так и обнимутся с братом, но он почему-то не встречал. Алексей растерянно поозирался, скользнул взглядом по окнам тронувшегося поезда, заметив, как ему показалось, сочувствие в глазах знакомых пассажиров.

— Что же это он? Ведь все было указано в телеграмме.