Григорий Володин - Синий луч

— Разрешите ваши документы, — попросил Федор.

— Документы? Да зачем это? — весело протянул Васин.

— Хочу поинтересоваться, кто мою ферму ремонтирует.

— Так это ваша ферма? — обрадовался Васин. — А нам говорил ваш представитель, что хозяин, мол, строгий, сам будет принимать. Так вот вы какой, а? — он поставил на водослив котелок, достал из кармана трудовую книжку. — Возьмите. Только что вы в темноте увидите? Обождите, я вам присвечу, — быстро достав коробку, он зажег спичку.

Держа в правой руке книжку, Федор левой забинтованной рукой отвернул обложку. Васин беспрерывно жег спички, пока Федор читал. Получив обратно документ, сунул его в карман, попросил:

— Покажите мне, как добраться до фермы.

Федор до половины пути проводил плотника и вернулся в дом.

На рассвете он пришел на ферму.

— А, мой ночной знакомый, — засмеялся Васин, увидя Федора. — Здравствуй, здравствуй! Кондаков, я ночью тебе рассказывал, как заблудился, вот и скажи теперь ему спасибо, что не врезал я в степь искать ферму. Он мне показал…

— Пришлось бы мне одному топором махать, — вытирая пот со лба, улыбнулся Кондаков. И обратился к Федору: — Ваш представитель меня бы со света сжил, он нам три дня срока дал. А разве один управишься?

— В такую рань подниматься — управитесь, — пошутил Федор. — Еще и солнце не встало, а вы уже на ногах.

— Что потопаешь, то и полопаешь, — подхватил шутку Васин.

Федор вошел в помещение. Кондаков подмигнул Васину: иди, мол, с ним. Тот нагнал чабана, стал объяснять, что они должны сделать. Закончив осмотр, Федор сказал:

— Надо бы вытяжных труб добавить.

— Да их и так вроде много, — возразил Васин.

— Шесть штук еще надо поставить. Когда отару загонишь — в кошаре душно. Для овечек это плохо, шерсть подопревает.

— Не знаю, как быть? — Васин покачал головой. — В наряде-то этого нет. Заплатит ли потом ваш представитель? Мы бы могли сделать…

— Я скажу ему об этом, — заверил Федор.

— Ну и договорились, — Васин взял рубанок и стал строгать доску.

Федор понаблюдал за Кондаковым, умело обтесывающим бревно, попрощался. Когда он был далеко в степи, Васин весело сказал Кондакову:

— А ты говорил! Видишь, друзья уже. То-то!

— Друзья-то друзья, а сегодня не надо бы идти к колодцу, — ответил Кондаков. — С виду он прост, а видать — пожил на свете. Осанка, чувство достоинства — откуда у них это взялось? Бывало, по земле ходили и оглядывались, а теперь глянешь — идет хозяин! — зло закончил он.

— Стареть ты стал, Кондаков! — насмешливо сказал Васин. — Все тебе кажется не так, как есть. Ведь этот чабан, — он показал в степь, — теперь рад без памяти, что на ферме будет пяток лишних труб, и готов нас благодарить. Как они говорят, премировать за доблестный труд! А ты — осанка, достоинство!

— Может быть, старею. А может быть, потому что часто у них бываю? — резко сказал Кондаков. — Не так все просто здесь, как ты думаешь… Не советовал бы я сегодня начинать дело.

— Нет, нам время дорого! — нахмурился Васин. — Сегодня плеснем в воду из флакончика. Пока он полный — у меня… бессонница!

Ночью он ушел к колодцу.

Грозненский охотник Алексеев, отыскивая место для стана, наткнулся на вещи, прикрытые плащ-палаткой. Не долго думая, он подкатил к ним свой мотоцикл с коляской и, надеясь вечером познакомиться с хозяином вещей, отправился на вечерянку. Охотой Алексеев остался очень доволен: место оказалось добычливым и совсем недалеко от его стоянки. Возвращаясь поздно вечером и не видя огонька костра на полянке, удивился.

«Видно, заядлый охотник мой сосед, — улыбнулся Алексеев. — Забрел далеко, ишь до каких пор нет».

Сбросив связку дичи, он покурил, прислушиваясь. Кроме гомона птиц, ничего не было слышно.

— Ничего, теперь я его дождусь, — вслух сказал он, принимаясь разбивать палатку.

Разведя небольшой костер, сварил ужин. Пытаясь догадаться, где же его сосед, припомнил, что вечером никто не стрелял — ни около Даргинского протока, ни на далекой косе. Наверное, он охотился где-нибудь в глухом ильмене и поэтому не было слышно.

— Придется одному ужинать, — пожалел Алексеев.

Забравшись в палатку, усмехнулся:

— Неужели на кабана остался охотиться? И запрет нипочем! Теперь только на заре явится.

Вскоре Алексеев, утомленный большой дорогой и нелегкой охотой, крепко спал.

…Поздним утром, вернувшись с охоты на стан, грозненский охотник вновь никого не застал. Он подошел к плащ-палатке и тихонько приподнял ее.

Есть у настоящих охотников святое правило, неписанный, но еще никем без крайней необходимости не нарушенный закон — не трогать имущества на охотничьем стане, на лодке, в зарослях. Только когда иного выхода нет, притронется охотник к чужому имуществу и боевым припасам.

Под плащ-палаткой лежала сумка с гильзами, небольшой алюминиевый, армейского образца котелок, до половины наполненный супом. Раскрытый складной нож был воткнут в буханку хлеба.

«Похоже, торопился на утрянку, — подумал Алексеев. — Даже нож с собой не взял».

Он внимательно осмотрел вещи. Казалось, нигде не было следов, кому они принадлежали. Только на сумке с заряженными патронами чернильным карандашом были выведены две буквы: не то — П. К., не то — А. Ч. Алексеев еще тщательнее принялся рассматривать вещи, и наконец-то поиски привели его к разгадке. На стенке котелка, видимо, очень давно, лезвием ножа было выведено: Антон Черненко. Недолго думая, Алексеев написал записку: «Уехал в Бугровой, сообщить о твоем исчезновении. Если придешь, сиди и жди». Расписался внизу, поставил число, время, положил записку поверх плащ-палатки, привалил ее складным ножом. Захватив с собой именной котелок, помчался в поселок.

Алексеева принял капитан Дубов. Когда он поднимал взгляд, то на лбу у него ложились три глубоких борозды, а у седых висков сбегались мелкие, как паутинки, морщины. Не перебивая, он спокойно выслушал Алексеева. Потом попросил повторить все сначала.

Алексееву казалось, что капитан не слушает его. Но стоило лишь приостановиться, как он тотчас поднимал взгляд спокойных и умных глаз и тихо просил:

— Продолжайте, продолжайте, я слушаю.

Когда Алексеев закончил рассказывать во второй раз, Дубов придвинул к себе лист бумаги, взял ручку, потянулся к чернилам и, кивнув головой на коробку папирос, лежащих на столе, сказал:

— Закуривайте.

— Спасибо, товарищ капитан, не хочу, — отказался Алексеев.

— Так вы говорите, что на стане Черненко нет добытой дичи? — спросил Дубов, продолжая писать.

— Ни одной птицы.

— А не похоже на то, что дичь висела… на вешалах, а потом Черненко, уходя куда-то, снял ее?

— Я не обратил внимания, товарищ капитан, есть ли на стане вешала, — подумав, ответил Алексеев. — Около стана есть перья.