Юрий Васильев - «Карьера» Русанова. Суть дела

Под утро всех поднял Шувалов. Вода перемыла косу и пошла в долину, плещется возле самой дороги. Надо спешить. Ребята не выспались, двигались в полутьме барака, словно мухи, собирали пожитки. Первым вывел машину Княжанский, за ним пристроился Геннадий. Начал накрапывать дождь. С перевала сорвался ветер и потянул в долину жидкий туман.

Дорога, по которой возили лес, была хорошо укатана, шла галечником, а теперь приходилось выбираться зимником — едва намеченной колеей меж пней и кочек. За Геннадием двигался Демин. Хороший шофер, ничего не скажешь, но до чего равнодушный к машине человек! Геннадию даже отсюда слышно, как стучит у него мотор. Напрасно я все-таки машину ему отдал, думает он. Уходит бедняжку за полгода и снова будет плакаться, что на старье ездит… А Геннадий Русанов из его старухи балерину сделал. Умные руки у Геннадия Русанова.

Княжанский впереди остановился. Геннадий чуть было не налетел на него и вдруг увидел, что дорога перемыта.

Из машин высыпали шоферы. Молча прошли вперед. Каменушка была совсем рядом, мутная, изрытая водоворотами. Уже не только долина, но и весь противоположный берег был залит полностью, вода подошла вплотную к отвесно поднимавшимся там скалам, и повсюду, насколько хватало глаз, из воды торчали одинокие кустики ивы.

— Проскочим? — неуверенно сказал Шувалов. — Как думаешь, Герасим?

Слева тянулась еще не залитая водой узкая полоса торфяника, по которому можно было попытаться проехать, но если там застрянешь — а застрять в этих болотистых местах — раз плюнуть, то машины наверняка погибнут.

— Нет, — сказал Герасим. — Не проскочим.

— Давай я попробую, — вызвался Геннадий. — Полкилометра тут всего, не больше. А вы за мной, если что.

— Ты глянь, Гена, вода на глазах прибывает.

— Рискнем!

— Ну, вот что… Рисковать дома будем, на печке. За людей и технику отвечаю я. По машинам — и разворачиваться… Э! Минутку, ребята… А где Пифагор?

Пифагора не было.

Поминая страшными словами все на земле сущее, вернулись в барак, где на старых мешках из-под взрывчатки спал Тимофей Гуляев, вольный человек без роду и племени, длинный, худой, нескладный, с лоснящейся и серой от грязи кожей… Спал и улыбался во сне, отчего губы его разошлись, наподобие трещины, — так они были сухи и морщинисты.

— Горе ты мое, — как-то беспомощно сказал Герасим. — Околел бы ты, что ли… И себе польза, и людям.

Его растолкали, но он ничего не понимал.

— Думал, уехали… Ты потерпи, начальник. Последний раз потерпи. Ухожу я от вас. Тебе и так за меня горб наломают… Пифагор не пропадет. На Кресты пойду. Только вот собаку я у тебя заберу. Жива собака?

— Жива.

— Вот и хорошо.

Он сгреб мешки и полез на чердак досыпать.

— Смех один, — сказал Демин. — Огарок, можно сказать, не человек, а туда же — любовь завел.

— Чего мелешь? — буркнул Шувалов.

— Ничего не мелю. Он за буфетчицу с Крестов сватался. Вроде даже наладилось у них — деньгами, говорит, тебя завалю, пить брошу, все такое… Потом, когда он этого завмага стукнул, она ему от ворот сделала. Роман, честное слово! Мириться ходил…

— Слушай, Демин, ты что — баба кухонная? — не выдержал Герасим. — До каких пор ребят портить будешь? Чтоб я больше карт не видел в бараке.

— Так ведь я же не на интерес…

— Не на интерес? А это что? — Он ткнул пальцем ему в грудь. — Это чей свитер такой заграничный?

— У Пахомова купил. Не веришь, да? — Демин стал распаляться. — А какое ты имеешь право мне не верить? Ты у Пахомова спроси, он тебе скажет!

— Иди ты!.. — сплюнул Герасим. — Выгоню тебя, и дело с концом.

— За что?

— А за то, что ты мне не нравишься, за это и выгоню.

Демин побелел.

— Руки коротки, Княжанский! Это тебе не старые времена… И вообще, ты бы помалкивал. Из-за тебя сидим тут. Руководитель! Вместо того чтобы спирт распивать, могли бы с вечера уехать.

— Демин! — сказал Шувалов. — Хочешь, я тебе салазки загну?

— Бунт на корабле! — рассмеялся Геннадий. — Пираты жаждут крови, капитана на рею!

— А ты!.. — взорвался вдруг Демин. — Чего хохотальник разеваешь? Зад лижешь — к начальству ближе?

— Ну, братец, кажется, тебе салазками не отделаться, — тихо сказал Геннадий и пошел на Демина. Тот юркнул в дверь.

Все были немного растеряны. За этой неожиданной стычкой угадывались и усталость, и смутное беспокойство — что-то будет? Никто ведь не знал, как повернется дело, и простая отсидка в четырех стенах возле ревущей реки уже завтра могла стать бедой.

День прошел невесело. Пили чай. Есть было почти нечего. Сварили остатки вермишели.

— Сколько можем просидеть?

— Откуда я знаю? Дня три…

— Туго.

Прошел второй день. Третий. Вода не спадала. Над перевалом по-прежнему шли ливни. Собрали по углам консервные банки, выскребли, заправили мукой. Полкило муки и пять консервных банок.

— Почему нас не ищут?

— Дураков искать — время тратить, — сказал Шувалов. — Коли мы такие сознательные, что сами в мышеловку залезли, могли бы и сухариками запастись. Кто там знает, что мы кукуем?

На четвертый день Геннадий проснулся с трудом. Голова кружилась. Все как надо. По науке. Скоро начнутся рези в животе, потом апатия… Есть уже не хотелось — вернее, есть хотелось страшно, но это был не столько физический голод, сколько сознание, что есть надо, иначе просто помрешь.

Бред какой-то, честное слово. Среди бела дня, ни с того ни с сего двенадцать ребят сидят на острове и голодают. «…Но люди не падали духом, не унывали, они мужественно смотрели в лицо опасности и шутили…» — вспомнился Геннадию какой-то репортаж. А мы не шутим. Мы приуныли. Мы не можем решиться сварить суп из сапог…

— Надо уходить через сопки, — сказал Демин. — До Горелой можно вброд дойти, а там пятьдесят километров до Сатынаха.

— Ты дорогу знаешь?

— Дойдем как-нибудь… Не подыхать же здесь!

— Человек может жить без еды три недели, — сказал Шувалов. — И не скули. Дня через два нас хватятся наверняка.

Тогда с чердака слез Пифагор.

— Слушай, начальник, можно на Кресты сходить.

— На ковре-самолете?

— На лодке. Подобрал вчера, прибило… Должно, с прорабства.

— Что же ты молчал?

— Так ведь… Течет лодка. Дырявая. Латать надо.

— Ты, Тимофей, дурья башка! Я старшина второй статьи, понял? Я сто человек, может, в люди вывел на этих самых лодках… Погоди! На Кресты дорога поверху, с той стороны реки, а на скалы нам не вылезти. Круто… Другой дороги я не знаю.

— Ты не знаешь, я знаю. Доберемся до косы, там мост есть висячий… Жиденький мост, однако выдержит, коли надо.

— Идем! — сказал Княжанский. — Показывай свою лоханку. — Он обернулся. — Генка, ты как? Мне одному не справиться.

— Управимся, — кивнул Геннадий. — Ты за Русанова держись, с Русановым не пропадешь.