Юрий Васильев - «Карьера» Русанова. Суть дела

Вспомнились слова, сказанные им сегодня Маше, — «…как человеку жить? Какие сны он будет видеть, о чем вспоминать?»… Он мне понравился, сегодняшний Русанов, честное слово! Я бы охотно поменялся с ним всем, что во мне есть, потому что очень хочется иногда сказать все эти слова, хорошие и нужные, без того, чтобы показывать себе кукиш в кармане…

Только как поменяться? Твои сны и твои воспоминания — они твои и будут твоими всегда… А слова уже когда-то были сказаны. И даже написаны…

Он достал из-под тахты старенький фибровый чемодан, на самом дне которого лежало несколько тетрадей. Дневники… Смешно подумать. Очень смешно. До того смешно, черт возьми, что страшно открывать эти страницы, на которых умный мальчик писал всякую дребедень о девочках в белых фартучках… Давно истлела последняя рубашка, в которой он уехал из дома, а дневники целы…

Он наугад раскрыл одну из тетрадей.

Год пятьдесят первый.

«…Не потону в благополучии. Романтика? Именно так. Надо писать это слово вразрядку и большими буквами. Романтика — самое древнее изобретение человека. Иначе неандерталец не стал бы охотиться на мамонта. Он нашел бы зверя поменьше…»

«…Как можно жить, не ответив себе — что ты умеешь? Я знаю три языка и целую кучу самых умных вещей и буду знать больше, А потом? Потом будет дальше, но сначала я должен узнать, чем и как живут люди моей страны, те самые люди, для которых я буду работать… Я должен быть вместе со всеми, и пусть мои руки, прежде чем лечь на письменный стол, пропахнут смолой и бензином…»

Год пятьдесят третий.

«…Данилин пьет почти каждый день. После того, как Дмитрий Изотович ушел с кафедры, я не видел его трезвым…»

И, наконец, последняя запись.

«…Какой-то японец почти половину жизни прожил пьяным — у него в желудке был самогонный завод. Счастливец! Почему он не убил врача, который вырезал ему эту единственную радость? Теперь японцу надо думать. Скверное занятие. Не каждому по силам. Мне так наверняка не по силам… А на водку я пока зарабатываю…»

Это было написано два года назад на Курилах. Написано наискось, через всю страницу, химическим карандашом.

— Вот так, — сказал Геннадий вслух. — Очень смешно, правда? Животики надорвешь. По прежним-то временам самый повод напиться… Давно надо бы сжечь это. Или оставить как историю болезни? Может быть, даже продолжить?

Он придвинул к себе тетрадь и написал:

«…Сентябрь тысяча девятьсот пятьдесят девятого года. Часть вторая. Факты из жизни Геннадия Русанова, руководителя бригады коммунистического труда…

…В молодости, обживая новые места, я прежде всего знакомился с продавщицами из книжного магазина, с библиотекаршами и — не в последнюю очередь — с официантками, обеспечивая себе таким образом благополучие души и тела».

Так однажды сказал Аркадий Семенович. Геннадий смеялся: «А что? Надо будет перенять опыт».

С официантками Геннадий всегда знакомился молниеносно, хотя сейчас это ни к чему, а вот заиметь бы знакомство в книжном магазине действительно не мешало. За последние годы от литературы отстал основательно, надо бы кое-что и подкупить. Жизнь, в конце концов, продолжается.

Как это сделать, он особенно не думал, надеясь, что случай представится. И случай представился, причем самый неожиданный.

Наивным человеком Геннадий не был, знал уже, слава богу, что хорошие книги на прилавке не лежат, но — вдруг да повезет? И потому в воскресенье с утра, за час, наверное, до открытия магазина, он приехал в райцентр, уселся неподалеку на лавочке и стал ждать. Погода стояла отличная, напротив торговали пивом и редиской. Люди ходили взад и вперед, разговаривали и смеялись — сидеть, в общем, было не скучно.

— Привет! — раздался позади знакомый голос. — Караулишь?

Геннадий обернулся и увидел Бурганова.

— Привет! — кивнул он. — Сижу вот себе… Книги караулю. Авось что интересное будет.

— Совпадение у нас, — сказал Бурганов. — Я тоже караулю. Только я, брат, активно караулю, не на авось. Знакомство у меня тут. Верочка, продавщица. Симпатию ко мне испытывает. А я ей книги разгружать помогаю, когда подвезут. Сегодня как раз ожидается, я специально звонил. Нужда у меня.

— Я тоже разгружать умею. — Геннадий понял, что это и есть тот самый случай. — Помогу?

— Поможешь… Ну вот, видишь. Верочка рукой машет. Пошли…

Полчаса они добросовестно таскали пыльные связки книг, вдоволь начихались, зато потом были допущены к стеллажам — при закрытых дверях, разумеется, и вне всякой очереди.

Раздолье было полное.

Продавщица слегка подняла брови, когда Геннадий отобрал себе пролежавшие здесь, должно быть, не один год стихи японского поэта Такубоку и с пониманием протянула ему две фантастические книжки и одну детективную — скрещенные кинжалы на обложке и девица с распущенными волосами.

Почему-то она, правда, не удивилась, когда Бурганов снял с полки «Экономику горных выработок» и «Математические основы планирования».

— Чего это ты? — спросил Геннадий. — Уровень повышаешь?

— Да так, — отмахнулся Бурганов. — Надо… Давай-ка лучше подумаем, что можно подарить пожилому человеку. Учителю. Юбилей у него сегодня. Я специально приехал.

— Учился у него?

— Директор наш. Я здесь школу кончал. Математику он у нас преподавал, физику. Хороший мужик, Гена. Душевный… А сейчас его на пенсию провожают.

Порывшись в книгах, они купили нарядный альбом палехских художников.

— Подойдет, — сказал Бурганов. — Старик картинки любит… А ты, Верочка, — обернулся он к продавщице, — этого парня привечай. Он тоже хорошо книги разгружает.

На улице они еще походили немного, поговорили о том о сем, потом Бурганов вдруг сказал:

— Слушай, пойдем со мной? Тебе наш учитель до лампочки, я понимаю, зато люди всякие будут, ученики со всей области съехались, даже один заслуженный артист прилетел.

— А чего? — согласился Геннадий. — Пойдем. Делать мне все равно нечего.

Делать ему было что. Но… Хм… Хочется к этому Бурганову поближе присмотреться… Что-то в нем такое есть — не железный характер, как говорил Герасим, не мертвая хватка — другое. И вообще, с ним быть любопытно. Только вот не нравится Геннадию его вид; опять он, как при первой встрече, весь какой-то пожухлый и усталый. Очки ему не идут, пиджак на нем висит…

— Ты не приболел?

— Здоров я, Гена. Здоров. — Он остановился, вытирая вспотевший лоб. — Так, жарковато… Скажи, это правда, что ты институт кончил?

— Герасим натрепал?

— Зачем — «натрепал»? Просто взаимная информация. Говорит, ты английский хорошо знаешь. Вот и хочу тебя попросить контрольную работу мне проверить. Хромаю на обе ноги.