Александр Розен - Почти вся жизнь

Через два часа после начала операции дивизия овладела двумя немецкими траншеями. Начался бой за третью траншею. Снимщиков и Ларин перешли на новый командный пункт.

Надрываясь, кричали телефонисты:

— Стремительный бросок… Успех… Сломили сопротивление…

Пехота дралась в третьей траншее, и Снимщиков ввел резервную роту в бой. Ларин знал, что Снимщиков формировал эту роту из людей бывалых, видавших виды. По тому, как двинулись люди, Ларин понял, что они способны на многое. Соединился со Смоляром. Боясь, что Смоляр неправильно истолкует его просьбу о поддержке (не справляешься, мол, с дивизионом!), сбивчиво объяснил обстановку.

— Каша во рту! Ничего не понимаю! — сердито крикнул Смоляр.

Ларин решился:

— Товарищ подполковник, здесь люди на все способны. Надо их окрылить.

Смоляр выругался, бросил трубку. Рота еще не дошла до третьей траншеи, как Смоляр поддержал ее огнем всего полка. Снимщиков понял это, обнял Ларина, закричал «ура».

Командир дивизии тотчас отдал приказ стрелковому полку закрепить успех роты бывалых.

Снова надрывались телефонисты:

— Успешное продвижение… Занята третья траншея… В наших руках…

В это время ударила немецкая артиллерия. Первые четыре часа немцы стреляли вяло. Ларин говорил Снимщикову: «Не обольщайся, они еще не пришли в себя после нашего рывка». Но радость от того, что рывок осуществился удачно, что гитлеровцы побежали, — будь они прокляты, дайте им огонька под спину! — эта радость была сильнее всех умозрительных соображений.

Но сейчас, когда ударила фашистская артиллерия, радость сменилась беспокойством.

Удар был такой силы, какой Ларин еще никогда не испытывал. Тысячи тонн металла были вложены в фашистский кулак, и всю эту массу кулак разламывал и расплющивал, равномерно обрушиваясь на третью траншею.

Первая мысль Ларина, когда он понял, что эта страшная сила им еще не изведана, была: «Нельзя больше оставаться здесь, надо быть в третьей траншее». Он чувствовал, что ноги его стали тяжелыми и словно негнущимися, но мысль работала легко и точно, и это несовпадение следовало переломить.

Ларин попробовал соединиться со Смоляром, но связь была порвана. С командирами батарей тоже не было связи. Ларин прокричал в ухо начальнику штаба:

— Придется тянуть новую нитку к командиру полка! А я потяну связь в траншею!

— Идем, идем, там впереди все узнаем, — говорил Снимщиков. Всегда румяное его лицо было теперь белым. Ларин скорее догадывался, чем понимал то, что говорил Снимщиков. Ему показалось, что и у Снимщикова сейчас то же ощущение: каменные ноги, но мысль работает ясно. И у разведчиков — у Богданова, у Воронкова, у Чурина, у Буклана — то же ощущение. Но мысль о том, что они должны быть в третьей траншее, потому что третью траншею нельзя отдать немцам, повела их вперед.

Они ползли к третьей траншее, и Семушкин, дрожа и плача и поминутно выплевывая землю, тянул связь.

Только тогда, когда Ларин очутился в третьей траншее, он почувствовал, что это несоответствие мускульной энергии и энергии нервной наконец преодолено. Даже Семушкин больше не дрожал и не плакал.

Ларин лег рядом с телефонным аппаратом. По другую сторону лег Семушкин. Взяв трубку и нажав рычажок, Ларин стал выкликать позывные Смоляра, заставляя себя слышать свой голос, чтобы яснее понять ответ.

— «Юг», «Юг», «Юг»… Ларин говорит. Ларин говорит… Ларин говорит… Ларин говорит… «Юг»… «Юг»… «Юг»…

— Слышу вас ясно, — прорвался голос Смоляра. — Ставлю заградогонь. — Семушкин сквозь грязь, залепившую его лицо, смотрел на Ларина. — Докладывай контратаки. Повторяю — докладывай контратаки. Снаряды береги.

— Слушаюсь, — сказал Ларин и отпустил рычажок.

Семушкин как зачарованный смотрел на него. Ларин понял, что происходит в его душе. Совсем не просто поверить, что здесь можно говорить по телефону, что уцелела нитка, что ты совершил подвиг.

Кусок земли, на котором лежал Ларин, мгновенно наполнился людьми.

— Да, жив! — кричал Снимщиков, соединившись с командиром стрелкового полка. — Ждем. Очухались. Нет его. Убит. Тоже убит. К контратаке готовы.

Подбегали к аппарату и другие командиры дивизионов и батарей, батальонов и рот. И все они кричали одно и то же: «К контратаке готовы… Жив, погиб, ранен, слушаюсь…»

Нитка, проложенная Семушкиным, была цела, и Семушкин все тем же зачарованным взглядом смотрел на людей, разговаривавших по телефону.

Что-то сильно ударило Ларина по спине — упал с бруствера Сарманов. Левая его рука была раздроблена, в правой крепко зажат бинокль.

— Немцы! — крикнул Сарманов.

Ларин вызвал командира полка, сказал ему только одно слово:

— Немцы!

Грохот и гул достигли своего предела. Но чувство, которое охватило Ларина там, на КП батальона, владело им.

Вот так же, как эта невидимая в военном хаосе нитка служит ему, так и он сам служит до конца, до обрыва, не может не служить. И это самое главное. Самое главное: смерть может оборвать его жизнь, но она не в силах помешать его делу, пока он жив.

Телефонную трубку Ларин отдал Семушкину. Шаг вперед. Прижался к брустверу. Дач очередь из автомата. Не услышал ее. Работала наша артиллерия. Меж столбов черного дыма он видел фигуры немцев и стрелял по ним резкими короткими очередями, стараясь не промахнуться. От этого вынужденного спокойствия кружилась голова и пот обильно тек по лицу. Слева и справа от него шла та же работа.

Через какое-то время Семушкин передал Смоляру по телефону:

— Контратака немцев отбита.

Но это было только началом боя. Немецкий кулак, захватив новую порцию металла, с новой силой ударил по третьей траншее. В бинокль Ларин снова видел развернутый строй немцев.

— Немцы!

Ларин выхватил трубку у Семушкина:

— Немцы!

Смоляр не отвечает. Но Ларин кричит в трубку:

— Немцы!

Понимает, что нитка, которая связывала эту траншею со Смоляром, оборвалась. Видит, как Семушкин выпрыгивает из траншеи.

Проходит время. Немцы идут в контратаку. Ларин продолжает кричать в телефонную трубку:

— Немцы!

— Принял Смоляр, даю огонь.

Ларин сообщает, что отбита атака немцев. Затем снова вызывает огонь, потому что немцы снова идут на третью траншею. Рвется связь, но чья-то невидимая рука восстанавливает ее. Семушкин?

Он не успел продолжить мысль. Какая-то тяжесть, похожая на большой матрац, набитый землей, наваливается на Ларина и сбивает его с ног.

Ларин долго летит в отчаянно глубокую пропасть и вдруг, почувствовав дно, теряет сознание.

Через какое-то время сознание возвращается к нему, кажется, что он постепенно поднимается на поверхность земли.

Ларин видит: бойцы кого-то несут. Знакомое лицо. Этот кто-то кричит: