Александр Морозов - Центр

— Кюстрину тоже ничего не нужно. Вот ведь что получилось из всего этого, Оля.

— Понятно, что все это дешевка. (Ого, ей, оказывается, и это понятно. Впрочем, Свентицкая, конечно, игрок, и не более того. Ну, хоть не фанат.) Но мы тоже должны чем-то жить. У вас ведь была своя компания? Ну, а у нас уже нет. Уже никаких компаний мы не застали. Ты все почитывал да поглядывал. Но мы-то, мы, мы тоже живем. Точно такие же, как раньше и вы. Так у вас же была живая жизнь, а нам что же, не досталось? Так что теперь не удивляйся: обскурантизм и прочее… будет еще и не такое. Но тебя уже никто не расслышит, как бы ты ни был умен и пятьсот тысяч раз прав. А вот таких, как Георгий, да. Его мы будем слушать и передавать из рук в руки его писанину о тарелках, черт их там не разберет, летают они или не летают. И хрен с ними, пусть даже и не летают, да хоть Георгий здесь. Вот он, тут, перед нами, и обещает чудо. Он с нами. Свой парень со всеми потрохами, и чудеса его, конечно, все такие же доступненькие и глупенькие, как мы сами. Ну так что ж? А ты не с нами. Ты стоишь в стороне. Со своими Платоном и Гегелем. Вот поэтому, сколько бы раз ты Георгия ни опровергал, мы его будем слушать, а не тебя. Ты аристократ, а аристократов нам не нужно. С Георгием-то проще и веселее.

…Катя не успела многое ему сказать, впрочем, она и сама считала, что говорить много не время, надо действовать. Как? Этого она не понимала, поэтому и обратилась к Карданову, мало того, что Юра обособился и живет вторую неделю на даче, обнаружились два обстоятельства, вконец обескураживающие противоречивостью и тем, что за ней могло стоять. Сначала она узнала, что эти две недели он не появлялся на работе. Только вчера узнала. Позвонили оттуда. А вот сегодня она узнала, что он все это время… ездил-таки на работу. То есть каждое утро уезжал с дачи в Москву и возвращался только вечером. Об этом факте ей доложили дачные соседи и Юрина мать, и… в общем, сомневаться не приходилось. Значит, не отлеживался там, у себя в норе, сломленный, а ездил куда-то. Каждый день и на весь день. А на работе не показывался. Значит, ездил не куда-то, а к кому-то. Но почему тогда возвращался вечерами? К замужней, что ли? Которая может только днем… принимать?

Катя выглядела абсолютно жалкой. Она туда ехать боится. Пусть лучше Витя. Она выглядела на три с минусом или на два с плюсом, но Виктору в данной конкретной обстановке — они завершали круг около кладбища и приближались к главному входу — все это было нипочем. Он увидел только, как от пятачка, на котором уже не стояли две машины уехавших родственников, а стояла одна — «Жигули» цвета золотой охры — направляется к ним высокий, подтянутый мужчина в предельно элегантно и индпошивочно сидящем костюме строгих тонов. Витя остановился и, понимая, что это последнее, что он сможет сказать Кате наедине, сказал:

— Эта смерть, Катя, показала… что мы не шутили. Что все было серьезно. Даже если не очень и удалось.

— Лаврик, — представился мужчина, подавая ему руку, и Виктор встревожился, назвал себя. Разумеется, Лаврик знал, что это он, вычислил его прежде, чем к нему направился, и они пошли к машине.

— Вы не возражаете, если с нами поедет еще один человек? — спросил Виктор, указывая на Катю.

Первые три километра были трудными для вождения, и они помалкивали, и только когда выехали на шоссе, Лаврик коротко бросил:

— У Клима Даниловича что-то с сердцем.

— Инфаркт? — испугался Виктор.

— Не должен бы вроде. У него уже три было. Четвертый-то вроде считается последним. А врачи сказали — непосредственной опасности нет. Однако на полгода Ростовцев из игры выбывает. Как минимум.

— Мы к нему?

— Нет. Ростовцев пока выбывает. Образовались большие бреши. Могут хлынуть не те кадры, с которыми потом каши не сваришь. Я ознакомился с вашими данными и могу теперь вас представить… по инстанциям. И это нужно делать очень быстро. Еще сегодня обязательно нужно быть… в одном кабинете. Поэтому я и не поленился, мне сказали, где вас отыскать.

— А как все-таки это произошло… с Климом Даниловичем?

— Очень напряженная выдалась неделя. Скорее всего поэтому.

И Лаврик рассказал, что Ростовцев не воспользовался, разумеется, «остроумным» предложением Карданова о сбрасывании его с парохода, а выступил где надо и раз, и другой, доказывая, что на данном историческом отрезке такие кадры, как Екатерина Яковлева, обладающие просто административными способностями, руководить — и притом эффективно — не могут. Что такие, как Яковлева, может быть, и удобнее по некоторым человеческим качествам, чем Карданов. Но если хотят реального продвижения, то придется пойти и на некоторые неудобства. В частности, такого свойства: придется некоторым товарищам примириться с элементами неудобства, которые могут причинить такие люди, как Карданов.

— Остановите, — резко сказала Катя.

Лаврик недоуменно покосился на нее через плечо — только ведь подъезжали к Окружной, — однако ничего не спросил, остановил машину, и Катя вышла, даже не попрощавшись.

— Кто это? — спросил Лаврик.

— Екатерина Николаевна Яковлева. Или Гончарова. Я забыл вас представить.

— Ну… ничего, — мотнул головой Лаврик. — Поехали. Это важнее. А потом я могу завезти вас к Ростовцеву.

Глубоким вечером Карданов добрался до дачи Гончарова, и тот сообщил ему, что две недели назад он случайно встретил Сашу Петропавловского.

— Ты помнишь Сашу Петропавловского, ну он еще поэтический кружок для семиклассников при библиотеке вел?

— Он мой друг, — ответил Карданов.

И Саша, депутат райсовета, предложил Гончару подключиться к работе комиссии по делам несовершеннолетних.

— А как же… документы? Ты ведь даже не уволился с прежнего места?

— А… там без формальностей. Ну, поднесу я, конечно, им документы.

— Значит, ты в Москву отсюда ездишь на новое место? А жене… все равно ведь придется сказать.

— Как раз не в Москву. В обратную как раз сторону. Полтора часа на электричке. Есть там такое заведение под названием спецПТУ. Из Москвы почти три часа езды. Поэтому и сижу здесь. И осень, смотри, какая.

— А жена?

— Завтра первая зарплата на новом месте. Тут всё и выяснится. Накоплений у меня никаких. Так что, никуда не денешься, придется объясняться.

— И сколько же ты потерял?

— Почти всё. За степень, тем более кандидата технических наук, там не платят.

— Я тебе не завидую.

— В смысле Кати?

— А почему не приехал хоронить Кюстрина?

— Страшно, Витя… Того, что там должно было произойти. Эти родственники сестры. У него же никого, кроме нас, не было. Я тебя знаю, Витя, ты все сделал чин чинарем. Ну а мне позволь… по-своему. Я на могилу буду к нему приезжать. Часто. Вы никто не будете. Ну, может, раз в год по обещанию. Вы все сделали чин чинарем. И баста. А я — буду. Подожди, я в избу зайду, куртку надену. Провожу тебя до станции.