Павел Лукницкий - Избранное

Здесь, сняв приклеенную белую бороду, престарелый мулла мог спокойно побрить свой молодой подбородок, обсудить с крупным баем — родовым старейшиной все, Что ему было нужно, и, благословив мешочком с золотыми монетами старейшину, вернуться неведомой тропой к своему каравану, чтоб извлечь из тюков, капов и ягтанов привезенное им оружие. Спустя несколько дней новая банда басмачей появлялась на высотах Памира, лилась кровь мирных скотоводов, работников советской кооперации, фельдшеров, учителей и геологов…

В тридцатом году мы, маленькая геологическая экспедиция, уже потеряли в перестрелке одного из наших товарищей. На Восточном Памире стычки, перестрелки, тревожные ночи стали неприятной, но неизбежной составной частью нашей научной работы. Мы скоро привыкли к этому.

В том, тридцатом году русских людей, постоянно живущих на Памире, было еще очень немного. Почти все они хорошо знали друг друга. Я говорю: именно друг друга, ибо трудная, полная опасностей жизнь в малоисследованной высокогорной стране обычно приводила их к дружеским отношениям между собой. Вот одна из любопытных особенностей сложившихся там отношений: кроме подлинных фамилий, в ходу часто были и псевдонимы и прозвища,-русские, таджикские, шугнанские… Один из таких русских людей, Петр Михайлович Майский, ставший жителем и знатоком Памира, порой забывал свою настоящую фамилию. В зависимости от того, в каких горных районах-в Дарвазе, в Каратегине, в Мургабе ли, или в Бадахшане происходили встречи, друзья иногда звали его и Дымским, и Кашиным, и Маиска, а шугнанское прозвище «Дустдор-и-руси» так накрепко пристало к нему, что, например, в селениях Шугнана и Горана его иначе и не звали. Это было удобно, потому что за советскими работниками, особенно за коммунистами, следили, а случалось, на них и охотились вражеские лазутчики, подосланные тайными английскими резидентами. Мы знали, что за голову Петра Майского, умело и бесстрашно боровшегося с басмачами, английской разведкой было обещано десять тысяч рублей золотом или серебром. Он этим даже гордился, а местное население, очень его любившее, исподволь, так, что он даже не знал, охраняло его в горах от подбиравшихся к нему врагов, когда на коне или пешком он пробирался дикими козьими тропинками по своим делам вдвоем-втроем с друзьями или в излюбленном им одиночестве…

Так вот, Дустдор-и-руси сказал нам, что на Памире, он слышал, есть ляджуар. И дал нам зыбкие сведения о том, в каких именно неисследованных горах надо искать месторождение этого полудрагоценного камня.

Дустдор-и-руси (что в переводе значит «русский охотник-любитель»), коммунист, член тройки ББ (а ББ- это «Борьба с басмачами»), был и этнографом, и партработником, и смелым охотником, отличным стрелком, которого на Памире знали все. Худощавый молодой человек лет двадцати пяти, со светлыми, застенчиво глядящими на людей глазами, в которых иногда отражалась густая синь памирского неба,-он встретился с нами в киргизской юрте на берегу Ак-Байтала, бешеной в летнее время реки — можно три раза потонуть, прежде чем переправиться через нее. Он был в киргизском чапане и в малахае. Он разговаривал тихо, но, может быть веселей, чем всегда, потому что с двумя товарищами он ехал туда, где скрывалась банда басмачей, ехал, чтобы взять в плен ее главарей. Дустдор (как мы его называли для краткости, отбросив вторую часть его прозвища) смущенно улыбался, он не знал, что троим нападать на целую банду-очень смелое, почти безумное дело.

Дустдор сказал, что на Памире, где-то в районе Хорога, у реки Шах-Дары есть ляджуар. Дустдор обещал через месяц вернуться в Хорог и — если мы будем в Хороге-показать нам образчик, принесенный ему стариком шугнанцем, и сделать все, чтобы мы разыскали месторождение.

Мы поверили смелому человеку в том, что он вернется живым, и в том, что на Памире есть ляджуар. Мы сказали себе: «Поедем в Хорог!»

После восточнопамирских каменных, мертвых пустынь, после четырехкилометровых высот перед нами-Афганистан. Знойные белые домики, статные тополи, арыки, шорох фруктовых садов. В глубоком ущелье, в устье Гунта, свивающего с Пянджем перекрученные, узловатые воды, уже не в мечтах, а в обыденной простоте — шугнанскии город Хорог, столица Памира. Как на ладони, на маленькой площади держит он большой постамент, на котором лицом к Афганистану-бронзовый Ленин.

Женщина выходит из сада и протягивает мне, оборванному всаднику, спелое яблоко.

А па воротах крепости: «Добро пожаловать!»- красный плакат, потому что известно здесь: в Хорог въезжают только победители долгих и трудных пространств.

Начальник Памир-отряда товарищ Ф. Н. Стариков, тот человек, которому вверено спокойствие этой высокой страны, пожимает мне руку и, вынув из кармана большой двухбородый ключ, молча передает его мне.

— От крепости?-улыбаюсь я.

— От моей квартиры,-серьезно отвечает мне Стариков.-Я живу один. Располагайтесь. Я вернусь домой после службы…

В Хороге нам рассказали:

«Есть ляджуар. Но горы, в которых находится он, — заповедны. С далеких времен неприступная скала охраняет его. В годы владычества кызыл-башей -«красных голов» приходили из южных ханств кафиры, «сиахпуши», что в буквальном переводе на русский язык означает «черная одежда». Приходили, чтобы добывать ляджуар. Но скала с ляджуаром отвесна. Веревок и лестниц не было, да и разве хватило бы их? Тогда сиахпуши потребовали, чтобы шугнанцы привели с Шах-Дары «духтар-и-норасид»-невинную девочку и «бача-и-ноборид»-необрезанного мальчика, а еще-от «замин-и-Бегимэ»-с земли женщины Бегимэ-принесли бы пшеничной муки. Есть кишлак Рэджис по Шах-Даре-вот там земля Бегимэ. Шугнанцы, мирный народ, исполнили требование. Сиахпуши заставили их принести еще «эздум-и-голь-хор»-дров из шиповника, разложили под скалою жертвенный костер, и молились своему богу, и кричали, и пели, и сожгли детей на костре. А потом резали скот и прикладывали мясо к скале. На такой высоте это место, что холод там вечно: кровь скота замерзала, и мясо примораживалось к скале. Но не хватило скота, и тогда сиахпуши-проклятие им!-стали резать людей, наших людей -шугнанцев. И хватило людей, мясо примерзло, и по этой лестнице сиахпуши достигли наконец ляджуара. Но потом-ну, надоели они!-собрались наши дехкане и перерезали всех сиахпушей, и больше никто не пытался добывать ляджуар. Это-священное место, никто не знает его, а кто узнает-погибнет. Не надо его искать, не надо туда ходить. Только безумец может искать свою гибель».

…Дустдор вернулся в Хорог. И мы перебрались от Старикова в его маленький дом. Дустдор ничего не рассказывал нам о своей победе.

Дустдор показал нам образец ляджуара. Камень был синь и чудесен, словно вобрал в себя все небо Памира. Я положил его на ладонь, как холодное синее пламя, и задумчиво смотрел на него.