Сергей Алексеев - Библиотека мировой литературы для детей, т. 30, кн. 4

— Чем обязан? Я уже сплю…

— Милиция! Потрудитесь немедленно открыть! — сказал милиционер.

В наступившей тишине было слышно, как в комнате зашаркали шлепанцы. Я стоял возле самой двери. Потом дверь открылась, и… тут началось нечто невообразимое!

— Это он! — взревела женщина-баобаб.

— Прохиндей! — взвизгнула маленькая.

— Вот! Вот что он со мной сделал! — крикнула женщина-великан и сорвала с головы платок.

Женщина-баобаб и маленькая женщина тоже сорвали платки. И тут все увидели нечто ужасное: лица женщин были покрыты какими-то разноцветными пятнами.

— Господи! — всплеснула мама руками.

— Я убью его! — ревела женщина-баобаб.

— Благодарю за внимание! — пискнул Благодарю за внимание. — Чем обязан?

— Как тесен мир! — вздохнула моя бабушка.

— Что такое?! — кричал дядя. Он шел к нам по «проспекту».

— Граждане, давайте не будем! — сказал милиционер. — Пройдите на кухню! А вы с нами, — обратился он к моему папе.

Женщины тем временем ворвались в комнату. За ними вошли Афоня, милиционер и мой папа. Я тоже хотел пробраться в комнату, но Афоня вежливо отстранил меня и закрыл дверь. Я успел только увидеть, как Благодарю за внимание, который был в одном белье, яростно отбивался от женщин.

Мы все пошли на кухню, которая была рядом. Это был необычный «Большой хурал»! Я его никогда не забуду! Все сидели как на иголках. Вы представляете себе, что значит сидеть как на иголках? Я это с тех пор прекрасно представляю. Сидеть как на иголках — это значит сидеть на стуле, на столе или просто на полу, но очень волноваться. Это значит не находить себе места и все время ерзать от нетерпения. Так мы и сидели: кто на стуле, кто на столе, кто на подоконнике, — и все как на иголках. Я тоже сидел как на иголках. Единственный, кто не сидел на иголках, — это был мой дядя. Он стоял и спокойно курил свою трубку.

Все прислушивались к тому, что творилось в соседней комнате. Я тоже старался понять, о чем там говорили. Разобрать можно было только обрывки фраз:

— …ничего не знаю… дворянин… дом на Моховой… бальзам «Мэри Пикфорд»… экзема, а не бальзам!.. аптека… бог шельму метит… из-под полы… Ничего не знаю!.. А это ты знаешь? — Тут что-то стукнуло об пол. — …Прохиндей, прохиндей, прохиндей… пардон, мадам… элой… алоэ…

Я ничего не понимал. Что такое «бальзам „Мэри Пикфорд“»? А «бог шельму метит»? А «элой»? Я посмотрел на дядю: он спокойно курил свою трубку. Я опять прислушался.

— …чтоб скитаться вам по белу свету… Соловки… Вот! Вот! Вот!.. Банки, склянки, алхимия… Держите комод! — Опять что-то грохнуло об пол и разлилось мелкими колокольчиками. — …Не позволю!.. триста тысяч… Нотабене… (треск пощечины)… Благодарю за внимание!.. Успокойтесь, а то я вас выведу!.. толковал апокалипсис…

«Что значит „толковал апокалипсис“»? — подумал я.

В наступившей тишине я узнал голос милиционера:

— …так как трудно их объяснить, то ограничимся фактом…

И опять тишина. И опять незнакомые голоса:

— …обратите внимание: двенадцать спящих дев!.. Адские смеси… прохиндей прохапнулся…

Тут раздался страшный взрыв, и из комнаты повалил дым.

Все вскочили. Дядя спокойно вынул изо рта трубку.

— Эй! — сказал он громовым голосом. — Там все в порядке?

Дверь открылась. Из нее вышли Афоня и три женщины; женщины были снова закутаны. Они сразу пошли к выходу на лестницу.

Кто-то из них тоненько плакал — наверное, маленькая.

— Все в порядке! — сказал, улыбаясь, Афоня. — Ну и тип! Сейчас все кончится, — и пошел за женщинами.

— Какое несчастье! — сказала мама.

— Это счастье! — сказал дядя. — Великое счастье! Наконец-то его прищучили!

— Вот вам и сальдо! — сказал бухгалтер.

— Короткое замыкание! — сказал монтер.

— Попался на удочку! — сказал дядя.

— А что такое элой ? — спросил я.

— Ты еще здесь? — удивилась мама. — Иди спать!

— Я не хочу спать!

«Прищучили, — подумал я. — Так вот как он попался на удочку!»

В это время открылась дверь, и из нее вышли Благодарю за внимание (он же Мэри Пикфорд), за ним милиционер с портфелем, а за ними папа.

Милиционер повернулся и прислонил портфель к стенке.

Портфель стал очень толстым. Потом милиционер запер дверь, положил в карман ключ, вынул из кармана веревочку, спички и что-то красное — это был сургуч! Милиционер зажег спичку, припалил сургуч и наляпал его на косяк двери. Веревочку он продел сквозь ручку двери и оба конца ее втиснул в сургуч, припечатав какой-то печатью, — как посылки на почте.

Папа ему помогал. Все стояли в глубоком молчании. Я посмотрел на Благодарю за внимание: он стоял в углу, возле двери. Какая же он Мэри Пикфорд?

Мне стало смешно! Он был в своем рыжем пальто, рыжей шляпе и галошах «прощай молодость». Он курил и смотрел в пол. Руки у него тряслись. В одной руке он держал узелок.

— Все! — сказал милиционер. — Извините за беспокойство!

— Ну что вы! — сказал папа.

— Надо бы проветрить комнату, — сказала бабушка.

— Ничего, рассосется! — улыбнулся милиционер. — Пошли!

— Оревуар ! — проскрипел Благодарю за внимание (он же Мэри Пикфорд), приподнял над головой шляпу и пошел по «проспекту» впереди милиционера.

Хлопнула входная дверь, и слышно было, как спускались по лестнице.

Папа прошел на кухню и прямо упал. На стул.

— У нас в Торжке… — начала было певичка.

— Что, в сущности, произошло? — перебил бухгалтер.

Все посмотрели на папу.

— Продавал какой-то крем для лица, — сказал папа. — Варил и продавал. Бальзам «Мэри Пикфорд». Из-под полы в аптеках. Какую-то дрянь. И изуродовал этих женщин…

— Уж эта мне Мэри Пикфорд! — сказал монтер. — Все женщины хотят быть похожими на нее!

— Что вы говорите! Я вовсе не хочу быть на нее похожей! — сказала мама.

— Вы и так красивы! — сказал монтер.

— Благодарю за комплимент! — сказала мама.

— А кто такая Мэри Пикфорд? — спросил я.

— Американская кинозвезда! — сказал бухгалтер. — Я видел ее. Вот это женщина!

— Я всегда говорила, что нельзя покупать у частников! — сказала бабушка. — Надо покупать у государства!

— Жаль человека! — вздохнула мама. — Что теперь с ним будет?

— Кого жаль? — закричал дядя. — Я таких расстреливал в семнадцатом! Капиталист! Саботажник! Вурдалак проклятый! Мы с такими не цацкались!

— Триста тысяч, — сказал папа. — Триста тысяч нашли в чулке…

— Подумать только! — сказала певичка. — А у нас в Торжке… (Она была из Торжка.)

— Я давно говорил, что это темная личность! — перебил дядя. — Двадцать лет варил свою дрянь! Неизвестно, чем он еще занимался!

— Но что с ним теперь будет?

— Ничего не будет! Будет работать! Мы с такими не цацкались…

— А что такое «толковал апокалипсис»? — спросил я. — А нотабене ?