Владимир Малыхин - Наследник

этом. Только ушлый старшина стал со временем кое-что подозревать. Началось с того, что Дружинин

приказал ему достать для нее дубленку:

— Мерзнет девушка, аж носик вчера на учении в поле посинел... Неужели не жалко?

Старшина ухмыльнулся.

— Жалко, конечно, товарищ комбат. Только ведь дубленка носик не согреет. . Ей бы при ее хрупкой

внешности при штабе воевать...

— Ладно, ладно... при штабе... — нахмурился Виктор, — может еще при Ставке? Добудьте и

доложите. Ясно?

— Ясно! — козырнул старшина.

Были у старшины и другие наблюдения. Однажды днем он случайно заметил, как ординарец

командира батареи Медведенко отнес в хату, где квартировали химинструктор и связистка какой-то

кулек.

— Ты чего туда отнес? — поинтересовался он у ординарца. — Уж не посылку ли из глубокого

тыла с теплыми... этими бузгалтерами?

— Что приказано, то и отнес, — ответил ординарец, единственный батареец, который в силу

своего приближенного к начальству положения, не заискивал перед всесильным старшиной.

Старшина тоже учитывал высокое положение ординарца и потому сменил тон:

— Правильно отвечаешь, солдат, приказ командира не обсуждают.

— Знаем, не первый год служим, — ответил ординарец и заспешил докладывать командиру о

выполнении задания.

А задание ему было дано такое: отнести в хату и положить на койку связистке Ирине, которую так

звала вся батарея, врученный ему кулек, в котором был чай и печенье из офицерского пайка его

командира.

— Отнеси, пока она на учении, а то не возьмет. . — При этом Виктор добавил: — Ведь москвичка,

землячка, а землякам надо помогать... Правильно?

— Так точно! — ответил Медведенко, который относил такие кульки уже не впервой и, конечно,

не знал, что всякий раз к ним была приложена записка в которой Виктор, ссылаясь на братские

чувства, просил Ирину принять от него скромный подарок. Она сначала отказывалась, но потом

смирилась... Ей было приятно, что Виктор думает о ней. В своей заветной тетрадке-дневнике она

записала: "Такое у меня первый раз в жизни... Наверное, это судьба! Как хорошо, господи!".

Старшина посмотрел вслед ординарцу и думал: "Хитришь, рыжий черт. Но ничего, меня не

проведешь". Но больше ничего он так и не смог приметить. Больше ничего не было...

* * *

Был вьюжный январский вечер. Вернувшись в свою хату, замерзший и усталый после полевых

занятий, Виктор повесил на гвоздь шинель и ушанку, скинул валенки и завалился на койку. На столе

мигал огонек керосиновой лампы, он то вздрагивал, то упруго выпрямлялся, словно боролся с какой-

то невидимой силой. Его дрожащая тень на стене напоминала прыгающего чертика, приставившего к

длинному носу растопыренную пятерню... Где-то в углу негромко пиликал знакомый сверчок.

Засыпая, Виктор слышал, как покашливал, ворочаясь на печке, Медведенко, как на покрытых

зеленоватым льдом стеклах окон слегка потрескивал морозец.

Его разбудил громкий стук. Дверь открыл соскочивший с печи Медведенко. Дежурный по

дивизиону лейтенант вручил Виктору телеграмму. Он зажег лампу, быстро пробежал ее глазами.

Прочитал еще и еще раз. Мать сообщала, что 5 января при исполнении служебных обязанностей

погиб его отец. До сознания Виктора долго не доходила эта страшная весть. Он ходил взад и вперед

по комнате, сжимая телеграмму в кулаке.. Он не мог представить себе, что на свете больше нет его

отца, которого он всегда чувствовал где-то рядом, как строгого судью и самого верного друга. И

теперь его больше нет?! Нет, он не желал в это верить...

Медведенко молча наблюдал, как он ходил по комнате, сжимая в кулаке бумажку, чувствовал, что у

Виктора случилось больше горе, но не решался ни о чем спрашивать. Вдруг Виктор всунул ноги без

портянок в валенки, накинул на плечи полушубок и выбежал из хаты. Следом за ним, одеваясь на

ходу, выбежал и Медведенко. Он шел от Виктора на расстоянии десятка шагов и зорко за ним

наблюдал. А Виктор ходил кругами по снежному полю. Вдруг он остановился, достал кисет и долго

сворачивал цыгарку, потом стал шарить по карманам. Медведенко понял: ищет огонька. Он быстро

достал огниво, подбежал к Виктору, высек искру и протянул ему тлеющий фитиль. Виктор сначала

недоуменно поглядел на Медведенко, потом взгляд его стал осмысленным, он прикурил, глубоко

затянулся и, помолчав, глухо сказал:

— Худо мне, Кузьмич. Очень худо... Отец...

— Да я ж так и почуял, — тихо произнес Медведенко. — Война она и есть... война...

Виктор положил руку ему на плечо:

— Пошли в хату, холодно... В хате он лег на койку, закрыл глаза и замер. Мысли путались, перед

глазами проплывало лицо отца, строгое, задумчивое, улыбчивое... Вдруг дверь приоткрылась и вместе

с крутой волной голубых снежинок в хату кто-то вошел, бесшумно, как приведение... Но он это

почувствовал, до его лица долетели снежинки. Приподнялся на локте:

— Кто там?

Увидел:

— Ирина. Она остановилась посреди хаты и скрестив руки на груди, прошептала:

— Это ... я.

Он вскочил и подбежал к ней:

—Вы?!

— Я, — тихо сказала она.

— Я все знаю..., я знаю, как это ужасно... Я хочу сейчас быть с Вами рядом.. — она, глядя на него

широко раскрытыми, полными слез, глазами, положила)руки на его плечи. — Извините..., но я... не

могла иначе...

Виктор прижал голову к ее груди, его плечи дрогнули. Она, сдерживая слезы, молча гладила его по

голове, тяжело дыша, прошептала:

— Я... побуду. . с тобой..., можно? — Он глухо спросил: — Тебя кто-нибудь видел? — Она вдруг

преобразилась, гордо подняла голову и громко сказала: — Не знаю! Может быть! Мне наплевать! —

Он обнял ее, поднял на руки и понес на койку. В голове мелькнуло: "Медведенко!", но Медведенко в

хате давно не было. Виктор не знал, что Медведенко после их "прогулки", незаметно исчезнув,

побежал к Ирине, вызвал ее на крыльцо и прошептал:

— Слышь, Ирина, беги до него... У него отец убитый...

* * *

Замели февральские метели. Солдатская молва принесла весть о том, что скоро их армию двинут

на Крым. Солдатская молва на фронте — дело не шуточное, она нередко угадывала замыслы больших

штабов...

И вскоре на рассвете дивизион покинул гостеприимную деревушку. Все ее жители вышли на

широкий выгон. Женщины плакали и крестили солдат. Многие провожали колонну до околицы. А дед

Пискарь пошел дальше. Он долго шел рядом с Виктором, который из-за него не садился в кабину

тягача. Когда деревня уже скрылась за дальним снежным косогором, Виктор остановился:

— Ну, дедуля, пора!

Он обнял старика и они крепко трижды поцеловались.

— Ты, сынок Витя, того... не дюже подставляй свою грудинку-то под вражьи пули... Ты их бей с