Сергей Антонов - В городе древнем

— Пелагея Тихоновна, я сегодня приду к вам вечерком…

— Хорошо было бы, Миша… Хорошо бы… — Опять поклонилась и — к двери.

Прихрамывающий мужчина и женщина внесли фанерные листы, края которых были окаймлены красной полосой, а наверху стояла надпись: «Правда». Стенд для газеты! Начали прибивать к стене.

— Осторожней!.. Поосторожнее… Порвете! — просила девушка — работник почты — женщин, которые читали сводку Совинформбюро и не очень бережно, по ее мнению, обращались с газетой. Взглянув на стенд, обрадовалась: теперь не нужно будет рисковать экземпляром, который отдавал ей на время Мамин.

— Бабоньки, дайте доступ человеку… Бабоньки!

Степанов не сразу понял, что это девушка расчищает ему путь к ящику с письмами.

Но писем не было. Хватит и одного в день.

Среди немногих домов, случайно уцелевших на окраине города, был и дом Акимовых. Комнаты Пелагея Тихоновна сдала в наем райисполкому, разместившему в нем финансовый и земельный отделы, а себе оставила кухню.

Когда рабочий день заканчивался, Пелагея Тихоновна переселялась в комнаты. Приятно посидеть среди фикусов и посмотреть на картины-репродукции, так и оставшиеся висеть на стенах. Правда, часто в комнатах ночевали работники райисполкома, но сейчас все они были в разъезде.

Степанов под вечер зашел к Пелагее Тихоновне.

Вот здесь и рос Коля Акимов.

Пелагея Тихоновна и ждала, и не ждала Мишу. Все изменила, все поломала война… Всего можно ожидать: забудет, не выберет время…

Увидев Степанова, Пелагея Тихоновна бросилась ставить чайник.

О сыне не могла не говорить, впрочем, она почти все сказала при первой встрече. Выложила на стол кипу фотографий… Для этой рано постаревшей женщины вся оставшаяся жизнь была теперь только в сыне, в его судьбе, в этих карточках, запечатлевших чуть ли не месяц за месяцем дни его юности…

Степанов стал перебирать старые фотографии. Казалось, сто лет прошло с довоенной поры, целая эпоха… И было невероятно, что она уместилась в какие-то считанные годы. Невероятными казались эти беспечные дни, школа, прогулки, первомайские и октябрьские демонстрации…

Вот урок физики. Полкласса, как ни просил ребят фотограф, все-таки уставились в аппарат. Полкласса делают вид, что слушают Петра Федоровича, стоящего у доски. На столе — электрическая машина, названия ее Степанов не может вспомнить. Электрофорная, что ли… Есть такая? Вера дотронулась кончиком языка до верхней губы и улыбается. Ваня Турин сделал вид, что пишет, а сам смотрит в аппарат. Маша, как всегда, хотела поправить локоны перед съемкой, но не успела, так и сфотографировал ее Коля с поднятой рукой. Восторженный Борис Нефеденков обнял Ваню Дракина, и оба застыли, демонстрируя свою дружбу…

…А вот класс на большой перемене. Группой пришли в горсад, по соседству со школой. Сидят на скамейке, о чем-то разговаривают, смеются… День был солнечный, лица словно вылеплены. Снимок, конечно, моментальный… Этот длинный, тощий как жердь Ленька сейчас майор.

…Прогулка в Мылинку, одно из самых живописных мест в округе. Загорают на берегу реки. Здесь почему-то и Нина Ободова, не входившая в их компанию, она моложе их года на три-четыре…

…А это? У школы сняты Вера, он, Ваня Турин, Николай Акимов и Иван Иванович Штайн, тот самый…

…Снова эпизод прогулки в Мылинку: сидят кружком, подкрепляются яйцами и помидорами…

…На мосту…

…На демонстрации…

…На Советской…

Фотографиям не было конца, и отложить их невозможно. Пелагея Тихоновна, перебиравшая эти карточки, наверное, каждый день, сейчас разглядывала их словно впервые, поясняя, рассказывая Степанову, что он и без нее знал или что было совершенно несущественно. И все о Коле, о Коле… Где и с кем снят… Когда был куплен серенький пиджачок, в котором он на этой карточке… Сколько пришлось отдать портному Василию Дмитриевичу за брюки, единственные выходные у Коли…

Степанов терпеливо слушал. Что делать? Видно, он один из немногих, с кем Пелагея Тихоновна может так говорить о сыне. Пусть уж отведет душу…

— Как же ей теперь-то? — вздохнула Пелагея Тихоновна, в раздумье взяв фотографию, где снята была и Вера. — Так вот сразу потерять…

— Кого потерять, Пелагея Тихоновна? — спросил рассеянно Степанов: уж слишком много воспоминаний нахлынуло на него. — Своих, что ль?..

Только сейчас до женщины дошло, что сказала она, пожалуй, лишнее. Наверное, не стоило бы об этом говорить, ведь Вера с Мишей, кажется, дружили… Да, да, не надо было бы… Не надо!.. Пусть сами разберутся…

Пелагея Тихоновна отложила фотографию и, не умея лукавить словом, едва заметно качнула головой: да, мол, так — своих!..

Степанов не уловил никакой неловкости, никакой неестественности в поведении Пелагеи Тихоновны.

Турин еще не вернулся (а стало быть, и Вера!), хотя должен был бы приехать. Власов сидел за столом и чинил рубашку.

— Хозяйничаем, Власыч? — спросил Степанов.

— Приходится, Михаил Николаевич… Вас просили зайти к товарищу Цугуриеву.

— К кому?

— К Цугуриеву.

— В органы? — вспомнил Миша разговор с Троицыным. — А сегодня же воскресенье…

— Такие организации не знают выходных… Да часто и райком не знает…

— А зачем я Цугуриеву?

Власов недоуменно взглянул на него: что, мол, спрашиваешь?

— Ну что же… Пойду… Где его ведомство?

— А вот напротив! Чуть наискосок… Вправо…

— А-а, в доме Кахерина?

Степанов вышел.

Он понятия не имел, зачем мог понадобиться Цугуриеву.

Никогда не бывал он в доме Кахерина, но слышал о нем. Был такой учитель Кахерин, не у них в десятилетке, а в семилетке на Масловке. Плотный, маленького росточка человек. Переехав из деревни, он построил себе дом с небольшими окнами и на удивление низкими потолками — чтобы было теплее. Об этом доме много говорили. Наверное, потому Степанов и запомнил его.

Коридор, кухня, большая комната — все как везде! Правда, сильно уменьшенное: дом-то сам крохотный… В комнате — никого, горит лампа. Заслышав шаги, из маленькой комнаты вышел ладный, среднего роста майор.

— Товарищ Цугуриев? Я — Степанов…

— Очень хорошо, товарищ Степанов. — Майор быстро оглядел его. Бывают такие электрические фонарики с узким пучком света, чтобы лучше высвечивать. Степанову показалось, что майор посветил на него таким фонариком — с головы до пят. — Садитесь… Впрочем, сначала снимите шинель: у нас не холодно…

— В этом доме всегда было жарко, — раздеваясь, заметил Степанов.

— Бывали?

— Не приходилось… Но весь город судачил про эту «кубышку» учителя Кахерина.

— С какого года живете в Дебрянске, товарищ Степанов?

— Пожалуй, с тридцатого… Да, с тридцатого.

— Хорошо. Вы нам можете быть полезны. Садитесь, пожалуйста…