Владимир Христофоров - Деньги за путину

Одеваются Дьячковы во все прочное и чистое. На выход — ладные пыжиковые шапки, унты из камуса. Шубы и костюмы, правда, «материковского» производства. Однажды брат старика, живущий в Москве, прислал ему только что входивший в моду кримпленовый костюм. И приписал: «На лето тебе костюмишко приглядел. Ноский, хвалят…» Понравился старику — легкий, для комара непробиваемый. Что еще лучше придумать для летней жары? Стал в нем рыбачить, когда кормить собак, когда разделывать нерпу.

С давних пор старый Дьячков держит собачью упряжку. Когда-то она считалась лучшей из лучших, не один приз взял опытный каюр на традиционных весенних соревнованиях, не одну тысячу километров тундры избороздили стальные полозья нарт. А теперь вот пришлось сократить наполовину число собак в упряжке — хлопот много с ними, силы уж не те. Но все равно зимой Дьячков без упряжки обходиться не может… Для проверки песцовых капканов нет лучшего транспорта. Это Анимподист — тот купил мотонарты «Буран» и каждое воскресенье отправляется на лед лимана за корюшкой.

Анимподист окончил вечернюю школу-десятилетку. Дальше учиться пока не пожелал. Все откладывает до лучших времен. Говорит, в соседнем городе есть только педучилище, а оно ему ни к чему. Ехать в областной центр или еще куда — хлопотно. Свою рыбацкую службу он любит. Да что любит! Если бы вдруг вышел такой указ, что, мол, не только не будут платить за путину, но еще и брать за право в ней участвовать — Анимподист бы два раза не думал: «Нате, берите, только дайте душу отвести».

Так он рассуждает и потому, что к деньгам ровен, если не сказать, равнодушен. В одну из путин вдруг нашло на него затмение: за две с половиной тысячи скупил все цветы городской оранжереи и раздарил их отъезжающим девчатам с рыббазы. Сам-то он еще холостяк.

Вообще доход семьи Дьячковых солидный. Двухсот им за глаза на прожитье, остальные — в сберкассу. Старик в последнее время задумал купить в дом полированный мебельный гарнитур, каким обзавелся недавно сосед. Не для себя — для будущей семьи сына. Прикинули они оба и так, и эдак — нет, среди кадушек с растениями и нерпичьих ковров на дубовых стенах стильная, современная мебель будет нелепа. Решили отложить покупку до свадьбы Анимподиста.

В обед явился Чаквария. Воспаленные глаза, искусанное комарами небритое лицо… Все эти дни он как следует еще не спал: мотался по бригадам, выбивал на рыббазе дополнительные транспортировочные рамы, ругался с колхозным кладовщиком, у которого не хватило чистого постельного белья, связывался с Дальневосточным пароходством по поводу морозильщика, запрашивал ихтиологов «Охотскрыбвода» о первых стадах лососевых. Да мало ли дел у инженера по рыбодобыче накануне путины!

К Шелегеде Николай Чаквария завернул не случайно — место новое, неизведанное. Ему понравилась постановка невода. Только что закончился прилив, вода успокоилась. Издали невод напоминал распластанный аэроплан с широкими квадратными крыльями. Он лежал неподвижно, будто вмерз. Вечернее солнце окрасило реку в темный медный цвет. Ничто не нарушало спокойную гладь Лососевой реки, даже исчезли чайки. Так будет еще несколько минут. Потом река, насыщенная приливной морской водой, неслышно вздрогнет и плавно двинется всей своей мощью обратно, в море. Начнется еле приметный отлив, который будет с каждым часом нарастать; туго засеребрится возле наплавов волна, поплывут ветки и прочий береговой мусор, вогнутся канаты левого садка невода.

Чаквария терпеливо ждал разгар отлива. Впрочем, и так ясно — течение сильное. Парням придется крепко попотеть, особенно с кунгасом — тот обычно заводится в невод на шестах. Удержат ли? Но что поделаешь, лучшие места отвоевывает растущий город. Понятно было Николаю Захаровичу сегодняшнее состояние Шелегеды. Торопясь его успокоить, Чаквария заговорил о пересмотре бригадных планов.

— Учитывая сложные природные условия, Григорий, — сказал он, — решили тебе снизить план еще на двадцать процентов.

Шелегеда безразлично махнул:

— Какая разница?

— Большая, дорогой! Дадим, понимаешь, маленько сверх плана взять. Эти же двадцать процентов, сам знаешь, зачтутся с двойной оплатой за каждый центнер.

Шелегеда покачал головой:

— Да хоть в тройном размере. Это же эксперимент. Хорошо говорить сейчас, когда невод пустой. А с рыбой? Да еще со штормовым ветерком. Сорвется с места — не удержишь тракторами. Как тогда платить ребятам? — Немного подумав Шелегеда добавил. — За эксперимент.

Чаквария утер потное лицо, попросил закурить.

— Что ты предлагаешь? Как иначе испытать это место? У нас, понимаешь, нет экспериментальной лаборатории, нет… этого… как его… штата экспериментаторов.

— В век-то космоса неужели нельзя вычислить силу течения, вес невода с рыбой? Смешно.

— Можно. Тогда приплюсуй сюда сыпучесть дна, коэффициент сцепления с ним якорей, силу натяжения оттяжек, возможную скорость ветра, балльность волны. Целый электронно-вычислительный центр, дорогой! — воскликнул горячо Чаквария.

Засмеялся Шелегеда:

— Вообще вы мастера усложнять.

— Впрочем, ты прав, конечно. Когда-то так и будет. А пока дерзай! — Чаквария пожал руку бригадиру и направился к катеру.

С постройкой жилья бригадир не торопил. Это удивило Анимподиста. А дождь польет? Да и спать где?

— С утра начнем, — успокоил Шелегеда. — Пока перебьемся так.

— Светло же. Чего ждать? — возразил Дьячков.

— Ребята устали, пусть отдохнут.

Развели костер, на скорую руку поели горячей тушенки, попили чаю. Первым бухнулся в траву морячок в бушлате. Пижон неодобрительно покачал головой и принялся устраивать себе ложе из досок. Савелий с Антонишиным расстелили куртки прямо на теплой гальке и легли, тесно прижавшись друг к другу спинами. Со стороны моря дул освежающий ветер — спасение от комарья.

Перед рассветом, когда только-только начался отлив, Шелегеда взял весла и столкнул лодочку в воду. Не хоронясь, но без нужды не громыхая, он обошел невод слева и задержался у крайней со стороны моря бочки-поплавка.

Савелий всю ночь проворочался на жесткой гальке, а открыв глаза, увидел на фоне светлой полоски горизонта человека в неводе. Обомлел. Лодка сливалась с водой, и ее не сразу можно было разглядеть. Он толкнул храпевшего Гену Антонишина. Тот издал несколько тяжких булькающих звуков и, как обычно, со страдальческим выражением посмотрел на Савелия: «Што слутшилось?» Когда он не следил за своей речью, в ней явно слышался белорусский акцент.

Фигура у невода будто застыла, едва покачиваясь на легкой волне. Приятели подошли к самой воде.

— Э-эй, кто там? — робко крикнул Савелий.

— Тшего надо? — рявкнул Гена и протянул руку, словно намереваясь схватить это.