Владимир Христофоров - Деньги за путину

Проснулись другие: что? А? Где? Кого?

Фигура выпрямилась и стала приближаться к берегу.

Все узнали бригадира.

— Ну и болваны же! — добродушно пробурчал кто-то, намекая на Савелия и Гену.

А Шелегеда уже орал на всю округу:

— У вас что, мозги болят? Чего поднялись? — не зная, как выразить остатки злости, он сплюнул в воду и отвернулся, пережидая, пока утихнет внутри. — Спать! Спать надо! Как поняли?

Это «как поняли» всех рассмешило.

— Думали, кто чужой или утопленник…

Шелегеда снова обошел невод справа и закрепил лодку у крайней береговой бочки-поплавка. Перегнувшись глубоко через борт, нашарил одну из оттяжек, оглянулся на берег — там было тихо. «Раньше, наверное, я бы перекрестился, прежде чем… — он улыбнулся вдруг легко и счастливо. — Шелегеда если задумает…» Закатав рукава свитера почти по плечи, он потянул на себя мокрый канат и почувствовал, как там, на глубине, стронулись с места мешки с гравием. «Вот видишь, — радостно прошептал он себе, — сдвинул рукой мешки, а там, считай, их с десяток на одной оттяжке». Другой рукой он вынул из ножен финку, опять оглянулся на берег и лишь тогда старательно острием ножа разрыхлил нити каната. То же самое проделал с остальными двумя оттяжками. Потом перебрался к другой бочке, покурил и нашарил в воде тугую, словно струна, оттяжку правого садка невода. Остальное сделает прилив. Напор воды потянет невод влево, и поврежденные ножом канаты не выдержат — лопнут.

Отлив длился часов шесть-семь. Но так как разрезанная оттяжка находилась справа от невода, а отлив шел слева, внешне ничего не могло измениться. Ночное «происшествие» забылось, только Гена, для порядка имитируя обиду, все еще сурово и хмуро поглядывал на Савелия.

А после обеда, в самый разгар прилива, правый садок невода у всех на глазах вдруг выгнулся вовнутрь, наплава стали медленно собираться в беспорядочную кучу.

Не сговариваясь, все обступили бригадира. Только Дьячков почесал затылок и полез в лодку. Ему надо было пощупать все своими руками.

— Течение. Вот и дождались. — Шелегеда похлопал рядом стоящего капитана катера Славу Фиалетова: — Давай, дед, вызывай колхоз. И поторопись.

Слава бросился к катеру, и скоро все услыхали: «Голубка», «Голубка»! — я «Ворон». Как поняли?»

— Чего приуныли, рыбачки? — бригадир оглядел ребят. — Скажите спасибо, что сейчас это случилось. А если бы во время хода кеты, а? Чуете, чем пахло бы? Место тут все одно — неклевое-плевое. Не беда, другое найдем.

— Как, опять мешки? — невольно вырвалось у Савелия.

— Спакуха! Мешки — не пранблема, — сиплым голосом заметил парень в бушлате. — Главное — навар.

— С мешками помогут другие бригады. В беде надо помогать. Так я говорю, Григорий Степанович?

Все посмотрели на низенького толстенького мужичка в годах, обладателя тонкого бабьего голоска. Он появился в бригаде лишь вчера. Чаквария предупредил, что еще с зимы один человек договорился с председателем поработать путину поваром. Его ждали. Шелегеда задумчиво оглядел нескладную фигуру повара.

— Как вы считаете, Григорий Степанович? — снова заискивающе проверещал повар.

— Не знаю, посмотрим, — неопределенно ответил бригадир.

Больше всех переживал Чаквария. Вместе с Шелегедой он долго кружил на месте происшествия, дергал оттяжки, щипал узлы. Но понять, что к чему, уже было трудно.

— Случись это в разгар путины, башку бы мне отвинтили, — инженер для убедительности сделал вращательное движение над своей лохматой головой. — Что будым дэлать?

— Место осталось одно — Сизая бухта, — не задумываясь, ответил Шелегеда.

— Больно близко от мола порта, лосось может обойти невод.

— Не обойдет, я уже смотрел. Само то…

Чаквария потрогал усы и внимательно посмотрел на бригадира — тот глаз не отвел. Какое-то смутное подозрение шевельнулось в инженерской голове.

— Запрет там. Сам знаешь, наверху взрывные работы идут.

— Подождут. Поставим невод, а там разбирайся, что важнее: рыба или булыжники.

— Берег высокий, обрывистый…

— А это уж нам жить. Они, — Шелегеда кивнул на рыбаков, — в подвешенном состоянии будут жить — лишь бы навар…

— Да и воды питьевой нет.

— Цистерну привезем.

— Ладно, пойду договариваться с поссоветом и морпортом. Только не нравится мне все это…

С рассвета следующего дня опять началась растрипроклятая маета: бочки, Центральный, мешки, гравий… Каждая из двух бригад прислала по пять-шесть человек. Злые, с недобрым огоньком в глазах, они работали кое-как, огрызались, делали частые перекуры. Кудлатый парень так и сказал:

— Знаем мы этого Шелегеду. Знаем это течение…

Итак, к концу следующего дня Шелегеда оказался в голове всех бригад на самом уловистом участке всего Берингова моря.

Григорий Степанович Шелегеда в приметы не верил. Но однажды на площади перед Домом культуры нечаянно обронил свою любимую расческу, инкрустированную серебром. Купил он ее с первой получки еще в пору учебы в ФЗО, поэтому дорожил.

Вдоль и поперек излазил Григорий площадь, но так и не мог обнаружить пропажу. На беду, пошел снег, и на следующий день площадь поднялась до уровня вторых ступенек Дома культуры. Шелегеда сговорился со знакомым бульдозеристом, заплатил ему большие деньги, и тот собрал подчистую весь снег с площади в одну кучу, что сильно удивило товарищей из конторы коммунального хозяйства.

В какой-то день быстрого весеннего снеготаяния Шелегеда обнаружил расческу, ставшую чем-то вроде талисмана.

За свои тридцать пять лет Григорий Степанович еще ни перед чем не останавливался в достижении своих целей. Как в старой солдатской присказке: пройти столько, сколько сможешь, а потом столько, сколько надо. Родился под Курском в большой семье хлебороба. В голодные послевоенные годы сбежал из дому и на Дальнем Востоке был принят в ФЗО, а два года спустя отец занес его на руках в вагон, пожелтевшего и сморщенного, будто столетнего старца. Пролежав полгода в больнице и столько же проходив в полусогнутом состоянии, Шелегеда понял, что поворачиваться спиной к хулиганью — не самый лучший выход. Только чудо спасло его — бандитская пика прошла насквозь, задев само сердце. А все началось из-за пустяка. В блатной компании затеялся разговор о том, кто как питался в военное время. Вожак малолетних хулиганов по прозвищу Лелик с Голубиной возьми и скажи: «А меня папан в пекарню пристроил, каждый день булочки горячие… Ешь — не хочу».

«А я лебеду в деревне жрал. Слыхал про такую? Ешь — сколь хошь», — зло проговорил Григорий. «То-то ты и тоща, словно вобла, — загоготал Лелик. — Хочешь жить — умей вертеться». Шелегеда, не помня себя, плюнул в мясистое лицо Лелика. Началась драка. Никто из компании не посмел пойти против Лелика, а когда стало совсем невтерпеж, Шелегеда повернулся спиной, чтобы бежать. Тут и засадили ему стальную пику под левую лопатку.