Георге Георгиу - Возвращение к любви

Ни один из тех, о ком шла речь, не стал опровергать названных данных. Со временем директора совхозов начали убеждаться, что Максим Мога всегда пользуется точными цифрами и фактами. И знали еще, что в области статистики у генерального директора есть отличный помощник — главный бухгалтер Ион Пэтруц, в своем деле — истинный виртуоз.

— Как следствие нашей, скажем так, небрежности, в последующие годы мы недопоставим потребителям около четырехсот тонн столового винограда, — снова поднял голос Мога. — И вот вам парадокс: в нашем виноградарском крае люди не едят винограда! И хочется сказать: на сегодняшний день мы не заслуживаем другого вина, чем то, которое вы только что попробовали!

— По некоторым признакам могу предсказать: вы еще здесь подзадержитесь, — сказал Моге Александр Кэлиману.

Заседание окончилось, но никто не спешил уезжать. На поляне царила прохладная тень, в то время как за пределами этого уголка пекло раскаленное солнце, истекающее неутолимым жаром. А пониже навеса над кустами терновника курились голубые дымки, приносившие с собой соблазнительные запахи свежей ухи.

— Александр Степанович, будем от души рады, если вы отобедаете с нами, — пригласил Мога. — Пока мы тут рассуждали, Олару над нами сжалился, велел своим рыбакам наловить кое-чего и для нас. Ибо из нас рыболовы — не приведи господь! — махнул он рукой.

— С удовольствием бы, только мне к четырем часам надо быть в райкоме, — отвечал Кэлиману. — Гости из Кишинева. — Взяв Могу за локоть, он направился к машине. — Хочу, однако, урвать у вас еще несколько минут.

Оба остановились на берегу пруда. В сверкающем водном зеркале отражались, чуть покачиваясь, их силуэты. Кэлиману в первый раз увидел, как выглядит он рядом с Могой: Максим возвышался над ним на целую голову и был к тому же раза в два шире в плечах. Своею мощью он подавлял, вселял даже робость. И все-таки надо было начинать неприятный разговор, который Кэлиману откладывал уже в течение нескольких дней. Повернувшись к Моге, он проговорил, растягивал слова:

— Не хотелось бы вас расстраивать, однако полагаю, что это в наших же интересах. — Вынув из кармана пиджака, перекинутого через руку, конверт, он протянул его Максиму. — Прочтите все это.

Максим Мига не успел достать из конверта письмо. Элеонора Фуртунэ подошла к ним проститься. Чуть конфузясь, протянула ему руку, а Кэлиману шутливо спросила:

— Мы еще продолжим начатое сегодня сражение? Хотя силы пока и неравны…

— Вся наша жизнь — борьба, — в тон ответил ей секретарь райкома.

Элеонора заметила, что оба чем-то озабочены, и удалилась. Мога вынул из конверта листок, густо отпечатанный на пишущей машинке старого образца, развернул его, и сердце его сжалось. Он вспомнил о машине Элеоноры, оставленной перед его домом в тот вечер; она сама показала тогда ее Максиму. «Что подумали люди, которые могли ее увидеть?» Они стояли у окна, глядя, как рассеивается сумрак ночи; она прижималась к его плечу, и хотелось, чтобы наступающее утро не было в силах их разлучить… Неужто об этой ночи и писал теперь неведомый анонимщик? Максим начал читать: «…В районе есть люди более компетентные, чем этот пришелец Мога. Захватил три комнаты. Чтобы принимать в них любовницу. Тогда как многодетные семьи остаются без жилья. Скитаются по частным квартирам…» Имя Элеоноры нигде не упоминалось, но не было исключено, что писавший — или писавшие! — имели в виду именно ее. Вспомнилось заявление Олару: «Товарищ Станчу мог бы руководить и целым министерством!» Неужто это дело его рук? Нет, не верилось.

Он развернул другой листок, исписанный фиолетовыми чернилами, вручную. «Распоряжается, как ему взбредет… Не прислушивается к критике… Назначил Флорю заведовать лучшим отделением совхоза… Если каждый начнет выдвигать своих любовниц…»

У Моги потемнело в глазах. Кэлиману читал этот бред, некоторые фразы подчеркнул красным карандашом! Что он хотел этим сказать? Мога сурово посмотрел на него, возвращая конверт.

— Так вот почему вы искали меня сегодня утром! — Он с трудом сдерживал закипавший гнев. Возмущали не анонимки, мало ли что, кому-то он не угодил, кто-то мечтал о должности, которая досталась Анне. Писали люди без совести, к тому же трусливые. Эти личности, впрочем, тоже не интересовали его, Максим едва не бросил конверт под ноги.

Секретарь райкома верно понял его взгляд.

— Я посчитал необходимым предупредить вас, — заметил он сдержанно.

— Спасибо за заботу. — Лицо Моги стало жестким, как кора дуба, глаза сверкали из-под насупленных бровей. — На вашем месте я сразу бросил бы их в корзину. Но, может быть, вы подумали: авторы, возможно, в чем-то и правы?

— Я действительно подумал: на свете есть еще негодяи, мешающие нам жить, не дающие спокойно работать, — невозмутимо отвечал Кэлиману. Другой реакции от Моги он и не ждал; такая личность не могла не испытывать глубокого возмущения, если клевета задевала честного человека, тем более женщину. — И решил уничтожить письма, но не прежде, чем покажу их вам. — Кэлиману извлек листки — их было три с примерно одинаковым содержанием и разорвал с тем удовлетворением, с которым всегда совершается правильный поступок; мелкие клочки бумаги разлетались по поверхности воды, ветерок, налетевший из сада, погнал их от берега прочь. — В конце концов, — он повернулся к Моге, — это первые и, надеюсь, последние. Но кто может в этом поручиться?

— С той минуты, когда на них перестанут обращать внимание, их станет все меньше и меньше, — проговорил Мога. — Наверняка! Худшее во всей этой истории, пожалуй, в том, что некого взять за шиворот и спросить: чего тебе надо, трус? Справедливости? Так вот тебе трибуна, выходи на нее и скажи! Мы слишком с ними либеральничаем, Александр Степанович!

— Если считаете либералом также себя, — согласен! — сказал Кэлиману. — Собирался объясниться с вами, да не было случая. Посудите же сами: генеральный директор с одобрения райкома партии предлагает на должность главного агронома хорошего специалиста; директор соответствующего совхоза отказывает, а генеральный директор сразу же уступает, не настаивая, хотя в указанном совхозе был бы весьма к месту главный агроном — опытный специалист. В результате райком партии тоже оказался в двусмысленном положении. И если этот стиль найдет продолжение, вы ответите, Максим Дмитриевич, за разбитые горшки.

— Это не совсем так, Александр Степанович, — возразил Мога, еще хмурясь. — Станчу решил схитрить и ждал, что я заставлю его принять товарища Флорю на работу. В случае чего, он не будет в ответе. Не буду хвастать, — улыбнулся он наконец, — только я тоже не простак. Пускай же он теперь кусает локти и знает, что, приняв решение, следует принимать и ответственность. Каждый из нас обязан нести свою долю ответственности, не уклоняясь и не хитря.