Георге Георгиу - Возвращение к любви

Вначале Мога подумал о том, чтобы оградить парил от любой встречи с Нистором. Послать его в Кишинев, даже дальше, по туристической путевке в Карпаты либо Крым. Но понял, что этим ничего не решишь. Если велит голос крови, Матей и сам отправится на поиски Нистора. И ничто его тогда не остановит.

Неподалеку от усадьбы объединения чернявый, крепкий мужчина в клетчатой рубашке с короткими рукавами, пройдя мимо, поздоровался, поднеся руку к шляпе. Занятый своими мыслями, Мога едва заметил этот жест. Не узнал встречного, не обратил на него внимания. В районном центре приезжие встречались на каждом шагу. Добравшись до дирекции, он пригласил к себе Андрея Ивэнуша, Козьму Томшу и Иона Пэтруца, как делал всегда по утрам перед тем как каждый отправлялся по своим делам. Пэтруц сообщил о положении дел в Пояне и во всем объединении: силосование было в разгаре, в Боуренах и Варатике убирали последние гектары. Драгушаны обещали закончить все к завтрашнему дню, и только в Селиште и Стурдзе работы затягивались.

— Сегодня я к ним заеду, — решил сразу Мога.

Оставшись один, он навел порядок среди бумаг на столе. Собрался уже уходить, как внезапно открылась дверь. Вначале в ней, спиной к нему, появилась Адела, пытавшаяся кому-то преградить путь.

— Сюда нельзя, слышите? Вам говорят, нельзя! — Голос девушки дрожал от возмущения. — Как вы смеете!

— Что случилось? — Максим Мога остановился в середине кабинета.

Мимо Аделы протиснулся мужчина неопределенного возраста, давно небритый, державший в руке картуз из искусственной кожи, какой обычно носят шоферы. За ним, несколько обеспокоенный, следовал Пэтруц. Незнакомец выпрямился перед Могой и уперся в него хмурым взглядом.

— Мое имя — Архип Тэуту.

Мога сразу поднял голову: неужто этот тоже — по делу Нистора? Один из его родственников? Хотя было известно, что фамилия Тэуту в Пояне встречается довольно часто.

— Дальше что? — спросил Мога.

— Жена выгоняет из дому! — со злостью заявил Тэуту. — Гоняет меня кочергой! Кричит, что провожу ночи у девок! Не хочет поверить, что сплю в кабине, у ворот консервного завода. Кому нужна такая работа!

Максим Мога прошел на свое место за столом и знаком пригласил незнакомца сесть. Ион Пэтруц не спешил уходить, не желая оставить директора в подобной ситуации. Ион лучше знал сельчан, сказанное им вовремя слово могло разрядить любое напряжение.

— Почему же вы спите у ворот завода? — поинтересовался Мога, подозревая уже, в чем причина. — Существует график сдачи овощей и, если его соблюдают, никакие трудности не должны возникать.

— А кто у нас смотрит на этот график? — Архип по-прежнему говорил со злостью, хотя взгляд его черных глаз несколько смягчился. — На заводе все забито томатами, не успевают перерабатывать. А мы должны план выполнять! И все возим их на завод, возим… Думали, объединение наведет порядок, но все остается, как и было!

От бригады Йоргована до завода было десять километров. Обратно — те же десять. Если сдать продукцию не удавалось, приходилось возвращаться домой, а утром снова ехать на завод; прибавлялось еще двадцать километров пути. Дорога к тому же была ухабистой. Что могло остаться от тех помидор? Одна шкурка да семена!

Мога слушал Тэуту, не прерывая. Еще в июне на объединенном заседании директоров совхозов и руководства поянского завода они в подробностях обдумывали, как обеспечить нормальную работу конвейера на уборке, перевозке и переработке фруктов и овощей. Начало было многообещающим, с некоторыми, правда, отклонениями, совхозы и завод с работой справлялись. И вот он, первый срыв.

Мога велел Тэуту заниматься своим делом; руководство объединения примет надлежащие меры.

— Что касается дисциплины и порядка, товарищ Тэуту, ничто не падает с неба в готовом виде, — добавил Мога. — Наваливаться надо всем.

— И навалимся! — ответил шофер уже в дверях и вышел так же поспешно, как вошел.

— Парень он неплохой, только с норовом, — сказал Пэтруц о шофере, оставшись с Могой с глазу на глаз. — Хорошо трудится, только вспыхивает, как порох, чуть что.

— А мне такие нравятся, — отозвался Мога. — Болеет, значит, душой за дело. С такими людьми мы сможем решить многие наши проблемы. Скажу даже — все. Имей в виду, — лукаво улыбнулся он Пэтруцу, — не так страшен черт, как его малюют. А теперь, дорогой Ион, попрошу: затребуй от всех совхозов точные данные о соблюдении графика как уборки, так и перевозки овощей. А я подскочу к консервному заводу, затем проедусь и по району.

— Не заедешь ли в Боурены? — как бы между прочим спросил Ион.

Максим Мога посмотрел на него с недоумением:

— По-твоему, я должен туда поехать? Что-нибудь стряслось? Говори откровенно, по глазам вижу, ты что-то скрываешь.

Ион пожал плечами: если так настаиваешь, скажу.

— Вчера вечером приезжала Фуртунэ. Справлялась о тебе. Я сказал, что уехал в поле, к трактористам, проверить, как трудится ночная смена, Она взволновалась: ты слишком много берешь на себя, как бы снова не взбунтовалось сердце. Я пытался ее успокоить — твое здоровье, говорю, вне опасности; чем больше человеку приходится быть в движении, тем крепче становится сердце. И что ты думаешь? — засмеялся Ион. — Набросилась на меня: хотя бы я щадил тебя как друг, тогда как мне, по ее мнению, все равно. Очень была, бедняжка, расстроена. Как бы сердце не подвело теперь ее.

Максим Мога покачал головой, вроде бы с упреком:

— Ион, Ион! О чем ты думаешь нынче, когда земля у нас под ногами горит! — «И сердце в моей груди!» — хотел бы еще добавить Мога, но к чему было жаловаться?

С тех пор как Элеонора избегала его более, чем искала встречи, а потому, как он чувствовал, сама страдала, Мога, пытаясь объяснить ее поведение, говорил себе: Элеонора не в силах расстаться с тем прошлым, которое еще жило в ней. Увлекшись им в минуту, когда меньше всего этого ожидала, она полюбила вначале беззаветно, но теперь, наверно, ее одолевают сомнения.

Как бы то ни было, Максиму ни разу не приходило в голову отвернуться от Элеоноры. Любовь к ней была словно чудесным оазисом, открывшимся перед ним после долгого и трудного пути.

Раз в несколько лет Нистор Тэуту приезжал из Донецкой области в Пояну в отпуск. В августе или в сентябре, в то прекрасное время года, когда лето братается с осенью, сливая в единый поток свое очарование и богатство. В эти месяцы в Пояне было чудесно. Леса на вершинах холмов не успевали еще скинуть зеленый наряд, но тут и там на нем уже появлялись пурпурные и желтые пятна, а дороги в них и тропинки, казалось, становились все просторнее; кусты винограда в торжественном наряде, обремененные спелыми гроздями казались еще более пышными. Да и сами грозди выглядывали из листвы, стараясь впитать еще хоть капельку солнца, чтобы ягоды набрали больше сладости. Подсолнечник в полях поник головками, отяжелевшими от зерен, и яркие лепестки, обласканные за целое лето солнцем, опадали один за другим. Румяные, золотистые яблоки, спелые груши — с добрый кулак — клонили своей тяжестью ветви деревьев, порывы ветра срывали порой плоды, разбрасывая их по рыхлой земле. И сердце сжималось при виде того, как они сгнивают, точно так же, как душа человека угасает вдали от родимого очага.