Александр Андреев - Широкое течение

— И вот награда и почет за мой великий сан и честный суд.

Началась суматоха, толкотня. Рядом с Антоном оказалась Люся Костромина. Поздравив с «очищением», она тряхнула пышным помпоном на шапочке, точно курица гребнем, хитро сузила глаза:

— Когда другие приглашают в кино или в театр, вы учебой щеголяете, а сами под шумок…

Ей не дали договорить. Налетевшая толпа разъединила их, закружила. Костры, приняв последнюю порцию сучьев, взметнули ввысь стаи искр, затрещали. Ребята перемахивали через столбы огня, гонялись друг за другом в темноте между стволами.

Константин Антипов стоял в сторонке под сосной и снисходительно улыбался: странное веселье у этих взрослых людей, неужели они не понимают, что такая забава под стать детям! Он безотрывно следил за Люсей. Поразительное существо, эта Люся! Мечется среди костров, всех толкает, смеется, — действительно бабочка, вьющаяся вокруг лампы. Как она хороша сейчас в свете огней!.. И ему самому захотелось, сбросив привычный свой сплин, бежать за Люсей, носиться с ребятами, играть в чехарду, прыгать через пламя. Но сдерживала выработанная еще в школе, манера держаться в обществе — солидность, скучающая надменность.

Люся, подлетев к нему, схватила за рукав:

— Нечего тут стоять. Замерзнете еще! Идемте в круг!

— Ну что вы, Люся, — Антипов в недоумении пожал плечами. — Неужели вам приятно это дурачество? — Сердцем он рвался к ней, а рассудок останавливал: «Что это я ни с того ни с сего пущусь скакать козлом? Никогда этого не было, и вдруг… Для потехи ребят разве?..»

— Какой вы кислый. Костя! — Люся досадливо махнула варежкой. — Брюзжите, точно старик какой. Что вы все время наигрываете?

Антипов промолчал, обиженно поежился: «Вот как вы заговорили… А когда-то все это вам нравилось: тактичность, сдержанность, отсутствие грубости…»

Гришоня припер к стволу Сарафанова и донимал его:

— Отгадай: «зимой и летом — все одним цветом». Что это? Ну, что? Отвечай!

— Что ты ко мне пристал? Откуда я знаю, что это.

— Это же елка, — она всегда зеленая.

— Правда, — проговорил обрадованно Сарафанов и рассмеялся: — Скажи, пожалуйста!..

Дмитрий Степанович вынул из кармана часы, взглянул и, спохватившись, воскликнул встревоженно:

— Новый год стучится в двери! Надо успеть встретить его по всем правилам, с почетом.

— Туши костры! — скомандовал Алексей Кузьмич.

— Домой! Домой! — загремело по лесу.

Все поспешно начали швырять в костры комья снега, огни рассерженно зашипели, выбросили темные клубы дыма и потухли. И люди вдруг примолкли, объятые тьмой, елка растворилась во мраке, стало холоднее. В наступившей тишине звонко поскрипывал наст под нечаянным движением лыж, да в отдалении что-то пощелкивало, потрескивало.

— «…Мороз-воевода дозором обходит владенья свои!» — продекламировал кто-то.

Илья Сарафанов сердито рявкнул, подражая деду Морозу:

— Освободить мои владенья! Живо!..

— Догоняй! — крикнул Алексей Кузьмич, оттолкнулся и исчез в темноте.

Минут через десять лыжники подкатили к даче, приставили лыжи к изгороди и, поджидая отставшего Дмитрия Степановича, отряхивались от снега. Учитель первым прошел в дом, за ним чередом двинулась молодежь, все разрумяненные, пахнущие морозом.

Еще из двери Антон, к удивлению своему, увидел Семиёнова. Иван Матвеевич в праздничном костюме, с пышно взбитыми волосами сидел поодаль от богато накрытого стола и беседовал с Савельевной.

Таня воскликнула в замешательстве:

— Иван Матвеевич! Как вы сюда попали?

Семиёнов встал, ответил, как всегда, с юмором:

— Вы намеревались скрыться, Татьяна Ивановна. Это вам не удастся. Быть сегодня без вас — это значит быть обреченным на одиночество в грядущем году. Нет, не представляю себя вне вашего и Елизаветы Дмитриевны общества. Мы войдем в Новый год рука об руку…

Люся радостно оживилась, встретив Семиёнова: пусть Антон лишний раз убедится, кого предпочитает Оленина, и перестанет заблуждаться!

— Здравствуйте, Иван Матвеевич! — сказала Люся. — Как хорошо, что вы приехали! С наступающим вас!..

Антона обезоруживало то неотступное, хладнокровное и планомерное упорство, с которым добивался Семиёнов своей цели. «Надо положить этому конец, — решал он. — Поговорю с ним прямо, в открытую. Что ему надо от Тани? Пусть он оставит ее в покое! А если она не хочет, чтобы он оставлял ее?..» Антон сурово, испытующе вглядывался в лицо Тани, сомнение тяжело и больно легло на сердце. Он замкнулся, ликование, которое грело его весь вечер, бесследно исчезло.

Володя Безводов предостерегающе шепнул ему на ухо:

— Держи себя в руках…

Но Антон не расслышал его. Он сидел за столом и молча пил вино. Шум развеселившихся товарищей доходил до него, как сквозь толстую перегородку.

— Теперь, когда мы закалены на огне, — говорил Алексей Кузьмич, — я уверен, что все задачи, какие бы ни встали перед нами, мы выполним с честью! За наши успехи, друзья!

Антон приподнял рюмку и встретился глазами с Таней. Она сидела напротив, рядом с Семиёновым, и неодобрительно щурилась: ей, видимо, неприятно было, что Антон дуется и все это видят.

Позже, когда заиграл патефон и пары, толкаясь, начали танцевать на «пятачке» между столом и печкой, он отозвал Семиёнова в угол и спросил беззлобно, но требовательно:

— Что вы ходите за ней по пятам, Иван Матвеевич? Чего добиваетесь? — Голова Семиёнова откинулась, губы негодующе поджались. — Я про Таню Оленину… Отстаньте от нее, Иван Матвеевич, не нуждается она в вас, честное слово.

— Вы пьяны. — Семиёнов повернулся, чтобы отойти.

Антон задержал его:

— Погодите, я не все сказал…

— Вы уполномочены разговаривать со мной в таком тоне?

— Нет, но мне давно хотелось сказать вам это.

— Какая дикость! — возмущенно прошептал Семиёнов и пожал плечами; выдержав паузу, он спросил насмешливо. — Вы, что же, имеете на нее особые права?

— Хоть бы и так!

Семиёнов качнулся к нему всем телом и проговорил захлебывающимся шопотом:

— Я сделаю все, только бы она не оказалась с вами! Вы не достойны даже одного ее мизинца.

Внезапный голос Тани оборвал их спор:

— Это вы обо мне так разговариваете? — Она стояла перед ними прямая, разгневанная, побледневшая, руки комкали платок. — Как вам не стыдно! Я не вещь, чтобы делить меня или передавать друг другу. Это низко! — бросила она с горечью и скрылась за занавеску в другую комнату.

Антон сразу протрезвел: он понял, что произошло что-то непоправимое, рванулся было за Таней, но на пути встал Володя Безводов и не пустил.

Перейдя в корпус легких молотов и распознав вкус самостоятельной работы, Гришоня Курёнков помирился с бригадой. Он простил Антону «измену» и теперь частенько наведывался на старые места перекинуться словом с товарищами, подмигнуть Насте Дарьиной, загадать загадку Илье Сарафанову.