Александр Виноградов - В конце аллеи...

Вроде света прибавил в избе Степан, грусть-тоску развеял. И тетка Матрена повеселела, да и у самой Ирины оживилась душа: наверное, так и приключилось с Родионом, как рассказывает Степан. Ипполит, так тот сразу перешел в союзники Степана. Уловив паузу, понес про разные истории, которые тоже давали мудреные сюрпризы, а потом все оборачивалось складно и по-доброму.

Только раз нахмурилась Матрена, когда зоркие глаза ее поймали восхищенный и жадный взгляд Степана — он цепко, не стыдясь, ощупывал гибкую фигуру Ирины, хозяйничавшей за столом. Девушка перехватила потускневший, полный беспомощной тоски взор тетки Матрены и, чтобы не порушить надежду и уверенность, шагнувшие в избу вместе со Степаном, открыто неприязненно откликнулась захолодевшими глазами на горячий взгляд парня, жестко и бесповоротно прочертив границу их будущих отношений.

Победный день, который в неисчислимых потерях и беспрерывных тяготах долго и трудно шагал к ним, накатился на деревню радостными слезами, бабьими причитаниями, суматошным визгом неразумной еще ребятни, горькими вздохами несостоявшихся невест, надрывным плачем молодых вдов, бражным развесельем чудом оставшихся в живых и редких, как вырубленный лес, мужиков, которых майским днем не знали, куда усадить и чем потчевать.

Ипполит не пошел на почту, а бродил из дома в дом, накачиваясь вместе с самогоном горделивой важностью, будто и он наравне с пришедшими с фронта мужиками мерз в окопах, горько отступал, ходил врукопашную. Да и грех было корить его за такую смычку с боевыми солдатами. Белобилетник еще с германской, в молодости отравленный немецкими газами, он настырно атаковывал районного комиссара, и нет его вины в том, что всегда получал неукоснительный отказ. Слава богу, что Родина обходилась без этого хворого пожилого мужика, который все эти годы рвался защищать свою землю от жестокого врага. И теперь в полном праве ходил победителем по грустно-праздничной деревенской улице, был шумлив и чуточку хвастлив — в безмужичной деревне отзывчивый и добрый Ипполит оставался незаменимой опорой надрывавшихся в непосильном труде одиноких баб.

Он завистливо трогал начищенные медали Степана, ловко управляясь с несчитанными сегодня рюмками, и весь звенел праздничным душевным настроением:

— Теперь быстро разберутся с военными загадками. Каждого человека посчитают, раз примолкли бои, по всем спискам сверят, все госпиталя обшарят. Точную ясность наведут, кто куда приписан, без промашки определят. Мне тут рассказывали про одного лейтенанта — фантазия, да и только. Живой и невредимый заявился домой, не бывать мне в раю, а на него в Белоруссии памятник поставлен. С фамилией и с геройским описанием, стало быть. А тут бумага…

На Ирину утешительные разговоры Ипполита действовали угнетающе, особенно после отшумевших победных дней. Чем больше утверждался Ипполит в своих предположениях, тем заметнее тускнела ее уверенность. Катились в жаркое послевоенное лето тихие и нелегкие дни, но свет уже не заглядывал в дом Матрены — молчал Родион, не слали разъяснений и казенные учреждения.

А тут зачастил к Ирине Степан. В его обращении не было нахального нетерпения, необидчиво и согласно сносил он ее резкие отказы, уступчиво уходил к себе, а к вечеру каждого дня вновь заявлялся в избу. Деревенские удивленно разводили руками — чего привередничает девка, какого рожна ей нужно в это обнищавшее на здоровых мужиков время? Да и мать досадливо вскидывала глаза, когда видела, как враждебно дочь отталкивает пригожего и мало пьющего мужика, который всерьез намерен обзавестись семьей, наладить свой дом.

Короткими ночами Ирина мучительно разбиралась в себе, пыталась заглянуть в будущую жизнь, найти ясную определенность. Подернулось дымкой чувство к Родьке; он приходил в ее сны далеким и уже чуть забытым, но стоило заявиться в избу Степану, как вспыхивало в ней все неугасшее и не потерянное в ожидании, да разгоралось так явственно и ощутимо, что слышала она теплое дыхание Родиона на своем лице… И нежеланным, в горе свалившимся на ее голову становился робевший Степан, и губы ее роняли самые холодные и жалящие слова. Хоть убей, но не отворялось перед ним ее сердце. Она назначала мысленные сроки, до которых будет ждать Родьку, грубовато выпроваживала Степана, но и не отторгала его бесповоротно.

Он все лето проболтался в обидной неопределенности, необласканный, но и не отринутый совсем, а потом взыграла и в нем гордость, да и деревенские насмешницы каждодневно остужали его неразделенный пыл. Ничего не сказал Ирине, даже не посоветовался с ней, не захотел последнего и решающего разговора. Только от людей узнала Ирина, что в доме Листопадовых под жирные блины, под жареное-пареное три дня гудела «отвальная» и упорхнул ее ухажер в дальние края — развеяться, да и деньгу немалую зашибить.

Поспешный отъезд Степана смел все сомнения, и опять зачастила Ирина в избу на время заброшенной и приунывшей Матрены, с вновь вспыхнувшей жадной надеждой стали ждать они добрых вестей в гулкий и неприютный дом, в душевном согласии верить в Родиона. Такое соединившее их безнадежное время отсчитало несколько лет, пока не объявился из северных краев Степан…

На радостях закачался дом Листопадовых. А когда спал угар хмельных празднеств, Степан устроился на работу в леспромхоз и заявился к Ирине. Одинокие долгие годы утихомирили в ней неприязнь к Степану, да и облик Родиона уплывал все дальше и дальше, мерк, становился каким-то бесплотным, нереальным, а здесь в неостудимом чувстве стоял перед ней живой мужик. Вконец извели плаксивые причитания матери, стареющие руки которой жаждали нянчить живых, а не выдуманных внуков. Целое лето продержалась Ирина, а к осени отрешенно надломилась — неумолимое время отстукивало и ее жизнь…

В такую даль увели ее мысли, такое глубинное разворошили, что не заметила она, как из дома выскользнул Степан, проглядела, куда побежала расстроенная Ленка. Ирина поднялась с кровати и взялась за постылые, повторяющиеся изо дня в день домашние дела. Воротившись из прошлого назад, к сегодняшнему берегу, она растерянно соображала, чем еще попотчует ее озлобившийся Степан, в какие коварные авантюры кинется, что еще натворит?

Его голос, примирительно-спокойный, даже чуть заискивающий, окликал ее из сеней. В избу он шел не один…

— Ну, любимая хозяйка, потчуй дорогого гостя. Схлопочи по части закуски, а уж выпивка — это забота моя.

На пороге стоял трезвый как стеклышко Степан, а рядом в нерешительности переминался с ноги на ногу Олег Васильевич:

— Да я что? Это все Степан Ермолаич. Зачем, мол, тебе на обед мотаться, время терять? Ирина, дескать, все сорганизует, гостем желанным будешь.