Александр Виноградов - В конце аллеи...

Наконец трубка раскурилась, и, пыхнув сизое облачко дыма в густую, опасно затянувшуюся тишину, Главнокомандующий вновь зашагал по кабинету. На одном из поворотов бесстрастным голосом спросил:

— Так все и есть на самом деле?

Маршал тяжко вздохнул, одернул китель, устало ответил:

— Во многом правда. Указаний Ставки не выполняем — отступаем. А раз отходим, то и оперативное искусство не на высоте. Хотя… — Но, видимо, передумав возражать, рубанул ладонью вязкую тишину.

Скрип сапог по паркету и ровный, требовательный голос:

— Продолжайте, продолжайте. Об всем хотим услышать от вас.

Маршал выровнял голос, продолжил:

— Хотя… В основном горькая правда, но насчет отсебятины и атаманства… Обидно за командиров. Это и хорошо, что самостоятельны, головой думают. А что в окружении прикажете делать? Да если связь с вышестоящим начальником потеряна? — Помедлил, собираясь с духом. — Буквоеды писали бумагу…

Напряженно замолчал. Неслышный ропот прошел за столом. Но скрип сапог был таким же ровным. Только из-за спины услышал маршал голос, в котором росло раздражение:

— Допустим, параграф, а не суть обстановки увидели. Но скажите нам, — протянул ладонь в сторону молчаливого стола, — ответьте, где же остановиться думаете? Этак и Москву ненароком проскочите.

— За любую складку цепляемся, каждая высотка кровью полита.

— Много крови — плохое утешение. Жизней положили не счесть, а результаты?

— Танки житья не дают. Рвут оборону, дезорганизуют тылы, рушат армейские стыки.

— Вы раньше танков не видели? Солдат-истребителей вперед выдвигайте, в ударные кулаки части сводите. Контратаковать надо смелее, встречные удары наносить.

— Да нечем… Резервов бы фронту…

Ровный доселе голос раскатился нервным и злым смешком:

— Ишь чего захотел… Резервы! — Верховный подошел к столу, пристально вгляделся в карту: — Будь они у нас… Тогда с делами фронта и пехотный капитан управится… На то вы и маршал, чтобы не только количеством воевать, но и умением. Стратегической грамотностью побеждать.

Холодный рассудок не успел сдержать обиду, и сгоряча огрызнулся маршал:

— Значит, нет у меня этой оперативной грамотности.

— Вы на похвалу не набивайтесь! Это уж нам решать, — опять энергичная ладонь в сторону стола, — есть или нет. — Уняв нечаянную вспышку, Верховный подсел к большому столу. — Мы тут не барышни в дворянском собрании. Вопрос идет о жизни и смерти пролетарского государства. И собрались не для того, чтобы нервы друг другу щекотать. Ваш фронт сейчас — общая наша забота. За ним ведь только Москва. А положение на фронте тяжелейшее. И объективные трудности берем в расчет, и про геройские сражения отдельных подразделений знаем… Но речь идет о фронте. Вы командующий, вам и ответ держать…

Опять не дождался маршал конца монолога Верховного, опять нетерпеливо и обидчиво вклинился:

— Раз вопрос стоит так, я готов написать рапорт!

— А вы бумажкой не размахивайте, только что сами нелестно о буквоедах говорили. Нам не рапорт нужен, а немедленная стабилизация на фронте. Решим отстранить от командования — никакая бумажка не поможет. Возвращайтесь к войскам и держите Ставку в курсе событий. Мне звоните в любой час, кроме… — Споткнулся, но сразу продолжил: — Да что кроме, если перелом какой, поднимайте с постели.

В приемной помощник Верховного предупредительно протянул маршалу голубой листок. Начальник штаба доносил, что Кондратюку все-таки удалось выйти на оперативный простор и он наносит встречный удар в незащищенное подбрюшье дивизий Дейница. Перед глазами Степана Ивановича во всей пугливой растерянности встало лицо лейтенанта Бережных. Тепло и благодарно подумалось о мальчишке: «Жив ли ты теперь, лихой мотогонщик?»

Долго не было нового квартиранта в стойле Пальмы, и совсем выветрились, навсегда ушли ее запахи. Лишь изредка поглядывал Гранат на знакомую перекладину, на которую любил он класть голову, когда любовался рыжей красавицей. После того коммерческого торжества, когда раскосенький чернявый человек увел кобылицу и Гранат окончательно понял, что не видать ему больше Пальму, пустота вокруг и одиночество стали особенно тяжкими.

В последние дни куда-то запропастился Тихон, и без его привычных разговоров и неуклюжих, но душевных ласк было совсем сиротливо. Гранат тоскливо поглядывал в сторону открытых дверей. Но все было привычным, неизменчивым, и его лошадиное предчувствие не сулило чего-нибудь значительного, неожиданного.

Как-то накоротке заскочил Тихон. Нервный, всклокоченный, красный лицом и говорливый. Жеребцу стало еще тоскливее. Когда так перегарно и неприятно пахнет от Тихона, значит, не жди его несколько дней. Такое случалось с конюхом, и Гранат наперед знал, что будет потом. Притихший и виноватый, придет Тихон в стойло, станет извинительно и жалостливо плакаться на свою судьбу. Из большого черпака беспрестанно пить студеную воду, подолгу и путано оправдываться перед начальством. Денек-другой начальство воспитывало конюха и даже заглядывало в сумрачный угол, а потом про него вновь забывали, и все входило в привычное русло.

На этот раз свою виновность Тихон выложил сразу. Не перед начальством, а перед ним, Гранатом. Он уткнулся в конскую гриву, дрожащие руки кинул на шею жеребца и сбивчиво запричитал:

— Ну, не вороти морду, скотина разлюбезная. Ну выпил чуть, ну не любишь пьяных! Но и понятие должен иметь, в положение войти. Пью не я, а пьет наше с тобой горе. Хозяину больно плохо, помирает он. Такой казак, такой человечище! Ты чуешь это аль нет, скотина бессловесная?

Гранат косился на плачущего, мигом съежившегося Тихона и уже не бунтовал против ненавистного запаха — всем существом своим ощутил глубокую тревогу. Что-то страшное надвигалось на них с Тихоном. Никогда конюх не говорил о хозяине с такой печалью. Наоборот, когда он сообщал о скором приезде их общего любимца, его голос становился уверенным, шумно-хвастливым. Он специально повышал его, чтобы обо всем слышало начальство и разная конюшенная челядь.

— Сколько войн прошел, какую храбрость выказал. Наград, геройства, а душа какая? Да и по здоровью кремень, а вот поди ж ты, слег… — Боясь, что не осознает Гранат, какая беда надвигается на них, стал торопливее, резче в словах и жестах: — Думаешь, грипп какой или простуда сезонная? Да таких-то болезней не знавал маршал. От пуль заговоренный, он зазря не ложился в постель. Это другие чуть что, стекляшку под мышку да на перину. От работы отлынивать. Таких, как твой хозяин, по пустякам жизнь не уложит, таких она рушит сразу…