Эрик Ханберг - Ржаной хлеб с медом

О чем печалиться Лилите Клаве? Сама в расцвете сил и своей женской привлекательности. Растут двое отличных мальчишек. О муже худого слова не услышишь. Бройлерная ферма одна из лучших в районе.

Что еще надо человеку?

Увис твердо решил отпуск проводить в отчем доме. Ирида особого восторга не проявила, но в конце концов согласилась. Близнецы Людвиг и Леонард задали всего один вопрос:

— Что мы там будем делать?

То же хотела спросить Ирида, но промолчала. Отец Увиса уже десятый год отдыхал на Плиедерском кладбище. Мать легла рядом с ним четыре года назад.

От дома уцелела только печная труба.

Когда мать перебралась в Ригу к молодым, постройки быстро начали разрушаться. Все мало-мальски пригодное выламывали и увозили те, кто, подобно стервятникам, чувствуют запустение и налетают мгновенно, стоит только отойти.

В день переезда мать сказала:

— Хорошо бы кому-нибудь продать.

Но кому?

От центра далеко. Проехать, выехать можно только летом в самую жару. Колхоз до отдаленного пятачка еще не добрался. Кроме того, хутор от остального мира отделял довольно широкий перелесок.

Покупатель не объявился. Хотя дом и впрямь был хорош. Даже с уборной, как в городской квартире. Поэтому охотникам до чужого добра было чем поживиться.

Ирида не успела познакомиться со свекром. Она видела фотографии и пыталась представить его по обрывкам рассказов. Говорили, что был строг, трудолюбив. Если видел заросшее сорняками поле, то переживал так, будто его лично оскорбили. Поэтому сердитого мужика постоянно выбирали в ревизионную комиссию. Еще десять лет спустя в хозяйстве цитировали высказывания покойного. Особенно одно:

— В деревне только тогда будет порядок, когда нельзя будет найти ни одного квадратного метра необработанной земли. И людей только тогда можно будет называть культурными, когда никто не будет становиться ногами на унитаз.

У старого Торелиса все выходило просто и неоспоримо. Когда в семье родился мальчик, не было соседа, которого не возмутил бы выбор имени. Надо же такое придумать! Увис. Считай, что испортил ребенку жизнь. Чего с таким именем добьешься? Торелис ругателей унял довольно быстро:

— Надо смотреть вперед лет на тридцать — сорок. Если ты дочь назовешь Керстой, она спасибо не скажет. Лет через сто волна Керст, может, опять накатит, но не раньше. Что касается сына, поверьте мне, когда он подрастет, в календаре появятся имена, каких сейчас там нет. И одно из них будет — Увис.

Как в воду глядел.

Ирида часто жалела, что не довелось послушать отца Увиса, поговорить с ним по душам. Поэтому особенно не радовалась предстоящей поездке. Развалины, заросшие тропинки наверняка навеют тоску.

Впрочем, теперь уже ничего не изменишь. «Жигули» катили по дороге, унося вперед четырех человек, две палатки и все необходимое для жизни на вольном воздухе.

Мальчикам нравилась сама езда. Как только семья останавливалась, ребята начинали озорничать. Прогулки, любования природой, хождения по магазинам утомляли их. Близнецы хотели все время мчаться по дороге. Поэтому с плаксивым любопытством допытывались:

— А что мы там будем делать?

— Все то, что нельзя делать в городе.

После такого ответа ребята замолкали. Еще бы.

В Риге нельзя было нормально улицу перейти, нельзя было класть ноги на скамейку, вскарабкаться на дерево. Нельзя. Нельзя. Только и слышишь: нельзя.

Когда Леонард с Людвигом увидели в конце одиноко торчащей печной трубы гнездо аистов, они запрыгали от восторга. Тотчас попробовали, нельзя ли по кирпичам забраться наверх. Не вышло. Словно понимая, что этим и кончится, один из аистов спокойно стоял на гнезде и, нагнув голову набок, смотрел вниз.

Ребятам не терпелось обегать кусты, деревья, заглянуть в полуразвалившийся погреб. Через окошко туда упали лягушки и даже одна гадюка. Большая часть тварей подохла. Но несколько еще двигались и отчаянно скребли лапами о почерневшие бетонные стены. Людвиг бросил камень, чтобы убедиться, что гадюка в самом деле мертва.

— Ребята, идите сюда, поставим палатки.

— Нет, мы будем спать в машине, тут змеи.

— Змеи боятся людей, уползают, если заметят. Кусают, только когда наступишь ногой. А как ты лежа это сделаешь?

Отцовское объяснение успокоило ребят.

Палатки удалось натянуть туго-натуго. Были бы под рукой барабанные палочки, могли бы попробовать, как звучит.

На берегу Алкшнюпите Увис размотал удочки. Мальчишкам такое занятие показалось слишком скучным. Раскрепощенные силы требовали занятия.

— Кто первый вскарабкается!

Леонард долез почти до самой верхушки. Ольха накренилась. Леонард свесил ноги и стал качаться. Дерево не выдержало. Леонард упал вместе с обломанной кроной. С трехметровой высоты на мягкую лужайку.

Радость, а не падение! Наука была освоена.

Ирида пришла посмотреть, есть ли надежда на уху.

— Увис, скажи ребятам, чтоб прекратили. Точно дикари какие-то. Меня они не слушаются.

— Да пусть побесятся.

— Нарочно ломают деревья.

— И так все зарастает.

Близнецы носились, скакали, как телята в первый день на пастбище. Кувыркайся, ломай, рви, дери, кидай, брызгайся, вопи, — все позволено. Ольха все равно зеленела, трава все равно покрывала землю, речка — текла, труба — стояла. Но, соприкоснувшись с молчаливой первозданностью, буйство начинало гаснуть. Вскоре ребята заныли:

— Что мы будем делать?

И тогда отец скинул свои годы и вернулся в отрочество.

Срезал три орешины толщиной в палец и отдельно три такой же толщины сучка длиной с ладонь. Вырыл в земле три канавки. Положил поперек них сучки. Это была линия старта. Палками надо было подбросить в воздух сучки, догнать их в полете и снова ударить по ним.

Ребята загорелись. Отец вспотел. Младшие визжали, старший кряхтел. Устав от игры, все повалились на землю. Отец с сыновьями лежал на траве, смотрел в небо, на котором не было ни одного облачка, и наслаждался летом, вступившим в ту пору, когда земля согревает, а воздух дрожит от зноя.

— Что ты еще умеешь?

Увис смастерил луки. Вырезал и обточил стрелы. По три раза повторил сыновьям наставления старого Торелиса:

— Никогда не стойте друг против друга. Глаза даны, чтобы видеть, а не для того, чтобы попадать в них стрелой.

Торелис в тот раз не выпорол Увиса и не сломал изготовленные соседским пацаном луки, хотя порки тогда заслужили оба: носились как полоумные вокруг клети и целились друг в друга.

Отец Увиса прикрепил над забором доску, положил на нее шесть расколотых пополам полешек. Так можно было целиться и направлять в них стрелы с самых разных расстояний. Теперь ни одного забора на хуторе уже не осталось. Увис с близнецами мишень устроили на бугре погреба.