Альберт Мифтахутдинов - Спроси заклинателей духов

— Ни вина, ни кина, никаких тебе собраний…

Повар Андрей был из тех людей, возраст которых трудно определить. В тундре часто встречаются бородатые молодцы, которым одинаково можно дать и тридцать, и сорок. Но Афанасьич на правах старшего все же наставлял его. До Аникея, когда он пришел выпить чаю, долетели обрывки разговора. Беседа шла о самых важных проблемах, о семейных.

— Жену надо бить каждый день, кроме тех раз, когда посылаешь ее с бидоном за пивом, — исповедовался Афанасьич. — Баба, она что? Она любит, чтобы ее били. Она это уважает. Вот у меня была жена…

— Была? — спросил Андрей. Он с удивлением выслушивал семейный кодекс деда. — Умерла, что ли?!

— Да нет, ушла…

— Колотил, значит?

— Ни-ни! Ни боже мой! За всю жизнь пальцем не ударил. Вот потому и ушла. А если б поколачивал, до сих пор бы жили.

— Откуда знаешь?

— Я, брат, чувствую. А так вот совсем один. Загремлю — и все. Два венка от профсоюза. Спи спокойно, дорогой товарищ.

— Ну уж, ты заладил! — искренне завозражал Андрей. — Да на тебе еще всю тундру перепахать можно! Это молодежь нынче хилая, хоть и акселерация. Мы им сто очков дадим, видел я молодых в тундре. Только и думают, как бы на базу сбежать.

— Не-не, — сказал Афанасьич. — У нас в экспедиции таких нет! Нет!

«Молодец дед, патриот, — усмехнулся Аникей, — своих в обиду не дает».

Он налил себе еще чаю. Дед подсунул ему тарелку масла и целую буханку хлеба. Принес новую пачку сахара. Чувствовалось, что на кухне он уже освоился основательно.

— Я Орлика в сарай отвел, — сказал он Аникею, — чтоб ночью не замерзал. Там даже печь есть, я ее подтопил.

— Это не сарай, — сказал Аникей, — да ладно, хозяев нет, ничего страшного.

— А что?

— Просто дом такой, брошенный, мастерская. Все равно его ремонтировать. Орлик ничего не наделает?

— Уберем, — сказал каюр.

— Я кустов нарежу, — сказал Аникей. — А ты уж тут на кухне управляйся, хорошо у тебя получается. — И он подмигнул деду. Дед понимающе кивнул. Все, мол, будет в порядке, житуха для людей и коней. А как же иначе?

Сами на ночь расположились на полу в помещении столовой в спальных мешках.

— Тепло тут, — посоветовал Иван Иванович. — И чай близко. Как в гостинице!

…Было действительно тепло и уютно. Так блаженно не спали Аникей и каюр за все время пути.

Раньше всех утром пришел повар Андрей. Подивился на богатырский сон геологов. Решил не будить, старался потише греметь посудой — понимал, люди намаялись, пусть отдохнут, дорога их еще не кончилась. И начал затевать блины.

Механик уже возился у «Аннушки», запустил мотор.

Пришли завтракать пилоты, Аникей и Афанасьич тоже сидели за столом, они проснулись от шума мотора и вмиг собрались, не успев умыться.

— Ну, что у вас? — спросил Жора.

— Все в порядке.

— Грузитесь, — скомандовал Жора.

Аникей и Афанасьич затащили в самолет мешки и вьюки, соорудили из трех досок небольшой трап.

— Ну, и как вы его потащите? — с интересом следил Жора.

Афанасьич взял Орлика за уздечку, повел, и тот спокойно пошел в машину, чуть пригнув голову у входа.

— Смотри-ка? — удивился Жора.

— Видать, не впервой, — сказал второй пилот.

Аникей помог Афанасьичу втащить в самолет трап, летчики протиснулись между конем и вещами в кабину, Аникей задраил дверцу — бортмеханика в рейсе не было.

Жора откинул в проходе в кабину брезентовое сиденье, показал Аникею — садись, мол. Тот устроился между пилотами, и самолет начал выруливать.

Из кабины Аникею хорошо были видны освещенные ярким солнцем заснеженные сопки — на небе ни тучки. «Самая что ни есть летная погода, — подумал он. — Хоть напоследок с погодой повезло».

Машина уже набрала высоту и ложилась на курс.

На вираже ее тряхнуло, потом еще раз. Потом она будто провалилась в какую-то яму. Летчики переглянулись.

«Странно, — подумал Аникей. — Такая тихая погода, а болтанка».

Афанасьич постучал его по спине, он оглянулся. Орлика тошнило. Он всхрапывал. Под ним было мокро. Задние ноги его разъезжались, он бил копытом, часто, падал на бок, но вставал, оседал на зад, но снова поднимался.

— Что там? — прокричал ему на ухо Жора.

— Конь… ему плохо…

— А, черт!

Самолет попытался подняться еще выше, пилоты его хотели выровнять. Машину трясло.

— Центровка нарушается, я не сяду! — орал Жора. — Что там?!

Аникей вылез из кабины в салон. Жора передал управленце второму пилоту, а сам тоже спустился.

Конь, падал, взбрыкивал, оседал, бился о борта самолета, казалось, что сейчас машина развалится. Афанасьич прижался спиной к первому иллюминатору, совсем вжался в борт, боясь, что лошадь его зацепит. Глаза у Орлика были красными, на губах пузырилась пена.

— Осторожно! — крикнул Жора Аникею, и тот прижался к борту.

Самолет еще раз качнуло, Орлик повалился вперед, толкнул пилота головой, Жора опрокинулся на мешки, ударился затылком о железо.

— Бешеный! — заорал Жора. Он встал, нашарил в кабине что-то рукой. — Самолет развалит!

Аникей тоже был перепуган. В шуме моторов, грохоте, крике людей он не расслышал, как прозвучали три выстрела, он только увидел пистолет Жоры и рухнувшего на передние ноги Орлика.

Жора оттолкнул Аникея, тот повалился на вьюки. Пилот скрылся в кабине и через считанные минуты «Аннушка» приземлилась на площадке геофизиков, откуда недавно стартовала.

Стало тихо. Никто не поднимался со своих мест. В иллюминаторы было видно, как к самолету бегут люди — второй пилот успел передать по радио о ЧП.

Аникей смотрел на бездыханную лошадь и удивлялся, что почти совсем нет крови, хотя все три пули вошли в голову. Он все это отмечал механически, все еще не мог осознать случившегося, не мог прийти в себя.

Первым встал второй пилот, осторожно прошел в хвост самолета, открыл дверцу, спрыгнул на землю, к людям.

За ним вышли остальные.

— Как же так, а? Как же так? — зачастил Иван Иванович. Все молча направились в диспетчерскую.

— Чуть машину не угробили, — сказал Жора. — Составляйте акт.

— Привязать надо было как-то, — причитал Иван Иванович. — Раскрепить. А? Как же так?

— Даже не стреножили, — вспомнил Жора. — Уберите его, — обратился он к рабочим.

Все пошли помогать Афанасьичу. Достали брезент, выволокли тушу, потащили на брезенте, к краю площадки, к бочкам.

— Лететь надо, — торопил Жора Ивана Ивановича, — заканчивай с этими бумагами. Они, в основном, им нужны. Мы-то что? Все по инструкции. Нельзя же рисковать.

…Аникей сидел на земле возле Орлика и плакал. Подошел Афанасьич.

— Ну, чего ты, Никей? Не надо. Слышишь? Не надо.

— Сволочи, он меня из реки спас, сволочи.

— Не надо, Никей. Иди к ним, зовут, лететь надо.

— Я не полечу с ними.

— Лететь надо, Никей.