Александр Поповский - Повесть о несодеянном преступлении. Повесть о жизни и смерти. Профессор Студенцов

Это было так недавно, а сейчас Сухов подбирал обидные слова, чтобы больней уязвить Сорокина.

— Вам не нравится анестезия, которой я занимаюсь, — продолжал он твердить, уверенный, что Сорокин именно так ему и сказал, — а меня смешит физкультура, которую вы ввели для раковых больных. Я не вижу связи между маршировкой по палате и онкологией.

Сорокин побледнел от волнения, он не мог поверить, что Николай Николаевич посмеется над тем, что так близко его сердцу.

— Как вы могли это сказать! — дрогнувшим голосом проговорил он. — У вас стыда нет! О таких вещах не то что говорить, подумать нельзя! Этой зарядкой мы вдохнули веру в больных, мы им как бы говорим: «Разве стали бы мы тратить время на упражнения, если бы сомневались в вашем выздоровлении? Вы должны отсюда уйти полноценными людьми». Больные, которые не могут участвовать в зарядке, завидуют более крепким и мечтают о том, чтобы встать на ноги и присоединиться к ним. Мы поднимаем таким образом резервы организма для борьбы с врагом. Что вас могло рассмешить?

Воспользовавшись молчанием Сорокина и смущением Сухова, Студенцов вмешался:

— Это недоразумение, Николай Николаевич. Никто тут не говорил, что анестезия — неподходящая тема для хирурга. Андрей Ильич только упрекнул вас, что вы забросили хирургию, не оперируете и не ассистируете. Вы напрасно обидели его. Не он, а я рекомендовал вам расстаться с темой. Сейчас бы я вам этого не стал предлагать и рад, что вы тогда меня не послушались. Будем продолжать заседание.

Решение партийного бюро взбудоражило умы института. Давно уже в его стенах не было столько страстных дебатов и споров. Так как каждому хотелось знать мнение другого и обязательно высказать свое, научная деятельность из палат и лабораторий переместилась в дежурные помещения. Подробно ознакомившись со всем тем, что думают на одном этаже, сотрудники спешили на второй и третий. Когда первые волнения утихли, в институте определились две точки зрения: одна сводилась к тому, что новая метла метет чисто, оботрется — и все пойдет по–старому; другая принадлежала тем, кто давно мечтал об освежающих идеях, о более энергичных научных исканиях. Решение партийного бюро отвечало затаенным желаниям этих людей, и они первые явились за творческой темой. Их примеру последовали менее решительные, вслед за врачами пришли гистологи, физиологи и биохимики. Не остались в стороне доктора наук, они выразили готовность руководить работой диссертантов, сколько бы их ни было, помочь им выполнить исследования в короткий срок. Многие в те дни приходили к новому заместителю, — кто с советом, кто с предложениями. Немногие остались в стороне, и одним из них был Степанов. Не дождавшись Мефодия Ивановича, Сорокин отправился к нему и после некоторого разговора на общие темы сказал:

— Говорят, вы решили не связывать себя с научной работой. Я хотел вас предупредить, что мы не будем настаивать на этом. Институт готов допустить для вас исключение. Ваша система ухода за больными, дух и тактика лечения могли бы сами по себе быть предметом глубокого исследования…

Мефодий Иванович, который слушал заместителя директора и между делом прислушивался к слабым стонам, доносившимся с кровати за его спиной, удивленно взглянул на Андрея Ильича.

— Никакой такой системы у меня нет. Экие слова выдумали: «тактика лечения»…Ас чего вы взяли, что я отказываюсь от научной работы, — с притворным недовольством спросил он, — впервые слышу.

— Вы мне ничего не заявляли, — на притворное недовольство ответил притворным простодушием Андрей Ильич.

— Вам не сказал, а про себя знал.

Ему не удалось сдержать з’лыбку, и она рассказала многое, о чем бы Мефодий Иванович охотно умолчал. Заместитель директора почувствовал в этом призыв к примирению и поспешил согласиться.

— Не скажете ли и нам, когда вы представите аннотацию будущей работы? Не забудьте, кстати, в ней указать, чем именно вы хотите порадовать нас, — шутливо заключил Сорокин.

Пришли к Андрею Ильичу и руководители бригад, обследующие городское население. За короткое время они успели зыявить много предраковых и раковых больных и готовились с врачами других больниц распространить свою деятельность на новые районы. После обсуждения подробностей предстоящей работы Сорокин снова напомнил им:

— Объясните населению, что мы не всегда можем излечить больного, но умеем зато самую болезнь предупредить. Пусть вовремя обращаются к нам, и мы им поможем. Будьте внимательны к старым рубцам на теле, особенно к тем, которые рвутся и кровоточат. Не оставляйте без внимания прежние ожоги и язвы, особенно на голени. Уговаривайте больных не ждать, когда края рубцов начнут утолщаться, твердеть и распадаться. Будьте суровы в своей правде, не уставайте твердить населению, что алкогольные и табачные отравления — страшные пособники рака.

Молодые бригадиры обещали не забывать советов, он готов был уже отпустить их, но в последнюю минуту вспомнил:

— Не забывайте обследовать полости рта, будьте внимательны к изменениям, которые увидите в толще языка и слизистой оболочке рта. Молочно–белые болезненные язвочки — зловещее предостережение. Запрещайте таким больным курить. И вот еще что: не упускайте случая подсказать обследуемым, чтоб лечили испорченные зубы, расскажите им, как много бед могут натворить острые края полусгнившего зуба.

В тот же день к заместителю директора пришел Сухов. Он был крайне встревожен, говорил отрывисто и избегал глядеть в глаза собеседнику.

— Я прошу вас считать наш разговор официальным, — сдержанно–холодным тоном сказал он, — я жду прямого и точного ответа: намерены ли вы познакомиться с работой, о которой я не раз уже вам говорил? Институт нуждается в разработке новых методов лечения рака, их надо искать и дорожить всем, что нам предлагают. У нас должна быть своя тема, свое направление. Я говорил это вам и повторяю снова: в диссертации Андреева все это есть, Андрей Ильич обещал прочитать работу и завтра же продолжить этот разговор.

На следующий день, не дожидаясь прихода Сухова, Сорокин отправился к нему, привел его в дежурное помещение и, когда они остались одни, сказал:

— Можно мне побеседовать с вами неофициально, запросто, от души?

Диссертант не отвечал. Он медленно поднял упрямые глаза и сказал:

— Хорошо.

Сорокин обнял молодого человека и похлопал по спине:

— Молодец! У вас прекрасное чутье на большие идеи. В диссертации Андреева их хватит не на один, а на пять институтов. Передайте ему, что мы его ждем.

Взволнованный Сухов снова забыл все на свете. Он прижал к груди молитвенно сложенные руки, взглянул на того, кого недавно лишь так ненавидел, и, счастливый, произнес: