Анатолий Злобин - Только одна пуля

О б в и н я е м ы й. Не знаю, о чем вы говорите. У меня не было ни того, ни другого. (Не для протокола.) Так вот кто мой доброхотный летописец! Приветливый, наблюдательный, а главное, объективный. С таким летописцем как-то увереннее чувствуешь себя на белом свете. (Вслух.) У меня сака не было…

С л е д о в а т е л ь. Сейчас проверим. Введите Франсуа Лепре, владельца бара «Аполлон». Вы знаете этого человека, мсье Лепре?

С в и д е т е л ь Л е п р е. Первый раз вижу.

С л е д о в а т е л ь. А ты?

О б в и н я е м ы й. Никогда не видел.

С л е д о в а т е л ь. Где сак, который он у вас оставил?

Ф р а н с у а. Он у меня ничего не оставлял.

С л е д о в а т е л ь. А это что?

Ф р а н с у а. Это мой сак, он у меня давно.

С л е д о в а т е л ь. Сак куплен в тот же день, 10 сентября, это установлено. И в нем была бутылка оранжада — где она?

Ф р а н с у а. Никакой бутылки в саке не было, я бы знал об этом. Вы что-то путаете.

С л е д о в а т е л ь. Посиди подумай. Уведите его. А ты, быстроногий олень, еще не вспомнил? Зачем ты пошел в «Энфант терибль»?

О б в и н я е м ы й. Тереза там меня ждала, крошка Тереза.

С л е д о в а т е л ь. Введите свидетельницу. Ты его знаешь?

Т е р е з а. Да, господин следователь. Это мой хороший приятель. Он очень добрый, помог достать мне чулки на распродаже. Я могу носить ему передачи, господин следователь?

С л е д о в а т е л ь. А тебе кто их носить будет? Проваливай отсюда, крошка, пока я не передумал. Ну? Будем по-прежнему играть в молчанку?

О б в и н я е м ы й. Я слушаю, герр следователь. Я рад помочь следствию, но не знаю как.

С л е д о в а т е л ь. Для начала самый простой вопрос, Поль, в какой валюте ты гонорар получал? доллары? фунты? кроны? песеты?

О б в и н я е м ы й (не для протокола). Четыре двери — четыре дорожки. По какой ни пойдешь, все кривые. Так что выбор у меня порядочный. (Вслух.) Кроме франков, ничего, клянусь вам, герр следователь.

С л е д о в а т е л ь. А фунты ты не хочешь получить? За каждое слово буду платить тебе по шиллингу. Ты у меня заговоришь, быстроногий олень, я тебе одну бумажку покажу, я из тебя заветное слово выманю.

Начальник полиции безопасности и СД

В. № IV-226/42

Берлин, 12 июня 1942 г.

110 экземпляров

Секретный документ государственной важности

Всем командующим полицией безопасности и СД,

всему руководящему составу групп IVA, IVB, IVC, IVD, IVE РСХА, всем начальникам отделов (отделений) государственной полиции для сведения, инспекторам полиции безопасности и СД

П р и л о ж е н и е: 1 бланк расписки в получении.

В целях упрощения расследования приказ начальника полиции безопасности и СД от 1.7. 1937 дополняется следующими новыми положениями, вступающими в силу немедленно:

1. Усиленный допрос может применяться лишь в том случае, если на основе данных предварительного расследования установлено, что арестованный может сообщить важные сведения об обстоятельствах дела, имеющих отношение к связям или планам врагов государства или империи, однако не хочет давать показания и их нельзя получить от него в ходе обычного расследования.

2. При этом условии усиленный допрос может применяться только в отношении коммунистов, марксистов, членов секты «Исследователи Библии», саботажников, террористов, участников движения Сопротивления, агентов-парашютистов, асоциальных элементов, польских или советских рабочих, которые отказываются работать или прогуливают…

3. Усиленный допрос не может применяться для того, чтобы добиться от арестованного признания в совершении преступления.

Исключения из этих правил могут делаться лишь с моего предварительного разрешения…

С л е д о в а т е л ь. Ну что? Начнем сначала? Имя, фамилия?

О б в и н я е м ы й. Мое подлинное имя Поль Дешан.

Пересек внутренний дворик. Ему нравилось здесь бывать. Дворик был как аквариум, полный движения жизни. Глаз легко проникал сквозь стеклянные стены здания, и там, внутри, проглядывали живые разрезы читальных залов, четкий рисунок лестничных маршей, похожих на знак абзаца — вступление к красной строке, а ряды стеллажей виделись отсюда строками страницы, от которой невозможно оторваться.

«На той лестнице ждет меня моя судьба», — с беспечной удалью подумал он и тут же забыл.

И в коллекторе повезло: на выдаче сидела Анна Петровна, седая благообразная дама, которую вся историческая Москва называла «книжным академиком» за то, что она знала о книгах и их изданиях больше, чем все профессора, вместе взятые. Они поздоровались как добрые знакомые. Анна Петровна спросила Сухарева, из каких он теперь краев. Иван Данилович не без удовольствия сообщил про края.

Состоялся быстрый разговор, понятный только им двоим. «Что будете брать?» — «Документы к германской внешней…» — «Какая серия?» — «Д. Том одиннадцатый, полутом второй». — «Хорошо, я позвоню в фонд, по-моему, это на месте». — «Еще, пожалуйста, Макса фон Бадена, только прошу, если можно, Штутгарт — шестьдесят восемь». — «Его высочество принц на руках, я закажу вам гамбургское, более свежее». — «Прекрасно, может, он еще что-либо вспомнил». — «Вполне компетентный автор».

В ожидании заказа Сухарев поднялся на третий этаж, набрал периодики. Идти в профессорский зал ему не захотелось, он расположился в холле по соседству с суровым чугунным Данте, отлитым в рост. Внизу пошумливала улица, и этот звуковой фон все время подбадривал его, пока он листал последние журналы.

Прошло, как говорится, довольно времени. Ему захотелось курить. Он поднял голову и посмотрел на Данте, потом так же машинально оглянулся на выдачу.

Там стояла высокая женщина с длинными волосами, прижимая к груди книги. Сухарев продолжал следить за ней — еще безотчетно.

Женщина положила книги на стойку, приподняла руку и задумчиво перебирала пряди золотистых волос за виском, как бы наматывая их на полусогнутый указательный палец. У Сухарева защемило в груди, ибо он в тот же миг узнал и вспомнил этот жест: неужто она? Значит, не случайно он вспоминал сегодня о Володе. Но неужто она?

Женщина стояла вполоборота к нему, за колонной, к тому же лицо ее плохо разглядывалось за стеклом дверей, но жест-то, это же ее жест, только ею созданный и только для нее предназначенный. Это же она, Маргарита Коркина, его мгновенная и безответная любовь.

Он поднялся из-за стола, не решаясь, однако, ринуться навстречу судьбе, и непослушными пальцами перебирал журналы. И робостно ему сделалось, вот уж не ожидал, будто мальчишка какой.

Женщина переложила книги и посмотрела сквозь двери — она ли? Все всколыхнулось в нем при виде этого лица, не лицо даже, а лишь овал его, смазанный стеклянной перегородкой, но остальное дополнилось памятью: ее голос, и озарение ее, и ослепленность его — все всплыло!