Владилен Леонтьев - Антымавле — торговый человек

Толпа молчала. Тяжело дышали старики, они боялись смотреть в глаза тем, кто стоял у входа в лавку.

— Я поеду, Гырголь тоже поедет, — нарушил молчание Антымавле и показал рукой на только что подъехавшего Гырголя.

— Я тоже поеду, — несмело заявил Како.

— Раз эти поедут, и я поеду, — решился кенискунский Эттувги.

— И я.

— Я тоже.

Но это «я» так редко звучало в толпе, что казалось маленькими островками в безбрежном океане.

— Главная база будет у мыса Ойман. Оттуда ближе к челюскинцам, — продолжал человек из Увэлена. — Возьмем необходимый груз, копальгин для собак, продукты для людей.

В тот же вечер в Увэлен на рацию был послан посыльный с сообщением, что к мысу Онман выходят собачьи упряжки.

Ночь. Тихо стало в Энмыне. Иногда только тишину нарушал вой собак, далекий гул моря. Но тишина была лишь на улице, в ярангах по-прежнему продолжали обсуждать события последних дней.

Ринтылин тоже не спал и переходил из яранги в ярангу. Он советовался с духами, и они ему сказали, что людей в море ждет гибель.

И неожиданно среди ночи проснулся Энмын. Завизжали собаки у одной яранги, подняли лай у другой. Слабо засветились приоткрытые двери. Послышался легкий стук остола по нарте: кто-то сбивал снег с копыльев, готовил нарту к поездке. Заскрипели полозья, по снегу, упряжки одна, за другой потянулись к Энмынскому перевалу. Ни Зильберг, ни учитель не слышали, как прошли нарты. И к утру очень многих не стало в Энмыне.

Уполномоченный по спасению челюскинцев был озадачен: в Энмыне осталось всего двенадцать нарт. Пришел безрукий худощавый норвежец Волл. Еще в молодости занесла его судьба на Чукотку. Сначала он работал в компании Свенсона простым рабочим, искал золото, потом стал заниматься мелкой торговлишкой. Прижился на Чукотке, обзавелся семьей да так и остался. Чукчи уважали его, как человека решительного, смелого и отзывчивого, жившего так же, как чукчи, но, в то же время слегка не доверяли ему, как и всем торговцам.

— Я вчера не стал выступать при людях, — сказал Волл. — Новая власть по-прежнему относится ко мне с недоверием, меня могли понять неправильно. Но сейчас я хочу высказать вам свое мнение по поводу посылки нарт в море. Я хорошо знаю Чукотку и, к сожалению, вынужден прямо сказать вам, что посылка нарт в море — безрассудное дело. Будут лишние жертвы, да и не дойдут они до места гибели…

— Мистер Волл, — сухо подчеркнул метеоролог, — когда надо, так они и на Аляску по льду перебираются. Саботируют! — повысил он голос. — А вы им потворствуете.

— Это не так, — спокойно возразил Волл. — На Аляску через пролив по льду редко кто переходит. Находились лишь отдельные смельчаки. Все это выдумки. Чукчи не безучастны к судьбе челюскинцев. Правда, среди них находятся недоброжелатели, но основная масса хочет помочь челюскинцам. Двери моей яранги всегда открыты, и можете на меня положиться, но, как видите, я не могу принять полноценного участия в спасательной экспедиции, — Волл показал обрубки обеих рук.

Доводы были убедительными. Все задумались. Вдруг распахнулась дверь, на пороге встал Антымавле.

— Почему нарты уехали? — спросил его Зильберг.

— Плохо в море. Боятся. Старики пугают. Но которые остались, ждут, спрашивают, что делать…

— Что делать? Ехать, — тихо сказал метеоролог. Чувствовалось, что и он уже стал колебаться в своей правоте.

— Поверьте мне, но вы поступаете неразумно, — Волл тяжело встал и медленно направился к дверям. — Доберетесь до мыса Онман, подумайте еще раз, осмотритесь, — бросил на прощанье и тихо закрыл за собой дверь.

Часа через два из Энмына на север к мысу Онман вышли двенадцать нарт. На первой нарте, облаченный в тяжелую меховую одежду, как каменное изваяние, сидел сердитый и угрюмый метеоролог полярной станции из Увэлена…

Не успели добраться до своих мест беглецы из Энмына, как в Увэлене было получено сообщение из Рыркайпия от чрезвычайной тройки, что посылать нарты в море не надо, нужно только завезти продукты и бензин на главную базу в Ванкарем.

И снова разъехались по всем стойбищам уполномоченные РИКа. Они объясняли людям, что вся надежда на самолеты, которые скоро должны прилететь. Но от всех жителей требуется большая помощь. Надо завезти на север бензин, продукты, корм для собак, мясо для людей. На севере голодно. Нужно обеспечить продуктами не только челюскинцев, но и самих жителей.

— Врут танныт, — нашептывали недоброжелатели, как только уполномоченный уезжал из стойбища. — Разве есть у русилит самолеты? Если у них товаров мало, то самолетов совсем нет. Разве америкалит могут прилететь.

А дней через пять, в тихий морозный день, люди услышали гул мотора. Со стороны Увэлена показалась точка, она быстро росла и приближалась.

— Чей же?

Проревели моторы над стойбищем, присели от страха люди, пронеслась железная птица.

— Наш, советский, — вздохнули все, разглядев на крыльях яркие красные звезды.

— Еще самолеты летят. Много летит, — передавали по стойбищам весть, полученную по железным веревкам…

И потянулись караваны нарт из южных стойбищ к Увэлену, из Увэлена в Энмын, из Энмына в Ванкарем. Ожило, зашевелилось все побережье. Скрипят нарты под тяжестью двухсоткилограммовых бочек с бензином, покрикивают каюры на собак, остается глубокий след на снегу. Едет в тундру ванкаремский Ярак с учителем Костаренко, чтобы забить оленей для челюскинцев. Перебирается от стойбища к стойбищу Антымавле, везет оленье мясо в Энмын Аймет. Ни пурга, ни туман не сдерживают людей, только самолетам плохо: нельзя лететь, сопок не видно. Но прошла пурга, стихло, солнышко выглянуло, снова загудели самолеты над побережьем.

Никогда такого не было на Чукотке.

День уже становился долгим, скоро и вовсе не будет темноты. А раз ночь стала короткой, то и спать людям приходилось мало: укладывались с заходом солнца, вставали с рассветом. Дел и забот было столько, что инрылинцам некогда было отдыхать.

В сумерках Антымавле с Рыно сидели в пологе и с наслаждением пили горячий чай. Они только что кончили рубить копальгин. Каждый день проходило шесть-семь упряжек, а в каждой упряжке по десять-двенадцать собак. Собак надо кормить, а это не простое дело. Собаке нельзя давать мерзлый копальгин большим куском, приходилось рубить каждый кусочек на мелкие дольки, да еще делать надрубы, чтобы его легче было глотать.

— Наверно, Гырголь уже в Ванкареме, — отхлебнул чай с блюдца Рыно.

— Видимо, — неопределенно ответил Антымавле, — если, конечно, нарта выдержала. Бочка с моторным жиром тяжелая, полозья тонкие…

— Не сломается. Гырголь умелый, — заверил Рыно и отодвинул кружку с блюдцем. — Вынэ аттау! Пойду я.

— Как хочешь.