Венедикт Ерофеев - Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова

Куприн упомянут вместе с Горьким не случайно. В жизни их связывали дружеские отношения, что также зафиксировано в общедоступной мемуарной литературе, например у того же Чуковского:

«У Горького и Куприна были отношения сложные. <���…> Трудно даже и представить себе, как много значил в жизни Куприна Горький. Куприн много раз повторял, что никому он не был так обязан, как Горькому. „Если бы Вы знали, – писал он Алексею Максимовичу в 1905 г., – если бы Вы знали, как многому я научился от Вас и как я признателен Вам за это“» (Там же. С. 187–188).

Что касается проблемы «Горький и алкоголь», то заявление Черноусого легко выводится хотя бы из следующей исповеди писателя, где он вспоминает свое легендарное «хождение в люди»:

«Я пользовался несколько повышенным отношением товарищей по артели, и на пасхальную неделю они пригласили меня в гости к себе. Пошел и две недели „гулял“ из деревни в деревню; пил водку, хотя она не нравилась мне, дрался, когда наших били, очень смешил мужиков и баб тем, что разговаривал с девицами на вы и не „щупал“ их» («Беседы о ремесле», статья 3; 1931).

Хотя в частной переписке Горький в педагогических целях советовал одному своему корреспонденту прямо противоположное: «Что Вы „забиты, загнаны, придавлены ногами в пыль“ – этому не верю. Этого с Вами не будет, так и скажите себе самому. Только – не пейте водки, а то всякая дрянь может быть от этого» (П. Максимову, 5 августа 1911 г., Капри).

Жанр вставного рассказа, в котором о знаменитостях повествуется без пиетета, с добавлением бытовых подробностей, достаточно распространен в литературе, например, так выстроена «Голубая книга» у Зощенко:

«Приехал в то время в Россию немецкий герцог, некто Голштинский. Неизвестно, что он там делал в своей Германии, но только историкам стало известно, что он прибыл в Россию, с тем чтобы жениться по политическим соображениям на дочери двоюродного брата Ивана IV. И вот он приехал. Наверное, расфуфыренный. В каких-нибудь шелковых штанах. Банты. Ленты. Шпага сбоку. Сам, наверное, длинновязый. Этакая морда красная, с рыжими усищами. Пьяница, может быть, крикун и рукосуй» (отдел «Любовь», п. 17).

У Эренбурга Лазик Ройтшванец, которому тридцать три года и которого судьба постоянно носит по России, Европе и Азии (что вызывает непосредственные ассоциации с Веничкой), постоянно рассказывает притчи и истории, наполненные мифологическими и историческими аллюзиями. Вот начало одной из его историй, которую он рассказывает ротмистру-поляку:

«Вы, конечно, знаете об Александре Македонском. Он был самым главным маршалом. Кто-нибудь его, наверное, да родил, как вы Коперника. Так вот этот Александр Македонский ездил по всему свету, вроде меня, и он попал в гости к дикому царю. Можете себе представить разницу между Александром Македонским и каким-нибудь сплошным дикарем! На одном, наверное, был пышный мундир, а на другом – хорошо если штаны из последней бумажной дряни» («Бурная жизнь Лазика Ройтшванеца», 1927).

Здесь «пышный мундир» Александра Македонского вполне может быть соотнесен с «жабо на отлете» Тургенева.

25.6C. 55. Последние, предсмертные слова Антона Чехова какие были? Он сказал: «Ихь штербе», то есть «я умираю». А потом добавил: «Налейте мне шампанского». И уж тогда только – умер. —

Антон Чехов (1860–1904) – русский писатель. Последние слова Чехова действительно были произнесены по-немецки: «Ich sterbe» («Я умираю»), так как тяжело больной туберкулезом писатель последние дни жизни провел в Германии, в Баденвейлере. Подробности смерти писателя известны по воспоминаниям «О Чехове» его жены – артистки МХАТа Ольги Книппер-Чеховой: «Пришел доктор, велел дать шампанского. Антон Павлович сел и как-то значительно, громко сказал по-немецки (он очень мало знал по-немецки): „Ich sterbe“. Потом взял бокал, повернул ко мне лицо, улыбнулся своей удивительной улыбкой, сказал: „Давно я не пил шампанского…“ – покойно выпил все до дна, тихо лег на левый бок и вскоре умолкнул навсегда…» (А. П. Чехов в воспоминаниях современников. М., 1960. С. 702).

25.7C. 55. …Фридрих Шиллер – тот не только умереть, тот даже жить не мог без шампанского. Он знаете как писал? Опустит ноги в ледяную ванну, нальет шампанского – и пишет. Пропустит один бокал – готов целый акт трагедии. Пропустит пять бокалов – готова целая трагедия в пяти актах. —

Фридрих Шиллер (1759–1805) – немецкий поэт и драматург, автор нескольких трагедий, в их числе «Разбойники» (1781), «Заговор Фиеско в Генуе» (1784), «Коварство и любовь» (1784), причем все они – в пяти актах.

Описание творческого процесса Шиллера почерпнуто Черноусым из доступной советской биографической литературы, где сказано следующее: «Участившиеся с конца 1803 года приступы болезни прерывали работу над „Теллем“. Опустив ноги в таз с ледяной водой, подхлестывая убывающие силы крепким кофе или шампанским, Шиллер проводит за столом все время, когда только может держать в руках перо; он досадует на многочисленные помехи и преграды, все чаще встающие между ним и творчеством» ( Лозинская Л. Шиллер. М., 1960. С. 311).

25.8C. 56. Он кидал в меня мысли, как триумфатор червонцы… —

О том, кто такой триумфатор, можно узнать не только из учебников по истории Древнего Рима, но и у «литераторов древности», у Рабле, например:

«Вы знаете, что у древних римлян был заведен такой порядок: победитель, коему предстояло с триумфом въехать в Рим, должен был восседать на колеснице, запряженной белыми конями; то же самое полагалось и при более скромном чествовании, ибо никакой другой знак или же цвет не мог ярче выразить радость по случаю прибытия триумфаторов, нежели белизна» («Гаргантюа и Пантагрюэль», кн. 1, гл. 10).

Тот же образ использовал Северянин: «О ты, чье сердце крылит к раздолью, / Ты триумфатор, ты властелин!» («Фиалка», 1911).

25.9– Он [Николай Гоголь] всегда, когда бывал у Аксаковых, просил ставить ему на стол особый, розовый бокал… <���…>

– … Ну, что можно пить из розового бокала? Ну, конечно, водку… —

Николай Васильевич Гоголь (1809–1852) – русский писатель, которому было скучно на этом свете (см. 19.22).

Бокал из розового стекла ставился Гоголю в доме у Аксаковых, а не у Панаевых, как встречается в других редакциях поэмы. Сергей Тимофеевич Аксаков (1791–1859) – известный русский писатель; его сыновья – публицисты-славянофилы Константин (1817–1860) и Иван (1823–1886); его дочери Вера и Надежда и жена Ольга Семеновна. Панаевы: Иван Иванович Панаев (1812–1862) – русский литератор, водивший дружбу с Гоголем, Некрасовым, Белинским, Чернышевским, Добролюбовым; его жена – Авдотья Яковлевна Панаева. Однако этот факт зафиксирован в мемуарах именно Панаевых – как мужа («Литературные воспоминания»), так и жены («Воспоминания»): «Чувство глубокого, беспредельного уважения семейства Аксаковых к таланту Гоголя проявлялось во внешних знаках с ребяческой, наивной искренностью, доходившей до комизма. Перед его прибором, за обедом, стояло не простое, а розовое стекло; с него [Гоголя] начинали подавать кушанье» (Гоголь в воспоминаниях современников. М., 1952. С. 213); «у прибора Гоголя [в доме Аксаковых] стоял особенный граненый большой стакан и в графине красное вино» ( Вересаев В. Гоголь в жизни. М., 1990. С. 243).