Венедикт Ерофеев - Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова

(«Погружался я в море клевера…», 1903)

И у Брюсова:

(«По меже», 1910)

Что касается васильков, то их, помимо упомянутого выше Бальмонта, на своем пути встречает лирический герой Сологуба: «Дорога всякая легка, / Милы мне василек и клевер» («Как много снегу намело!..», 1889); у того же Сологуба есть: «Иду я влажным лугом. / Томят меня печали» («Иду я влажным лугом…», 1894).

А вот из Василия Аксенова: «Я дико бежал сквозь заросли самшита, лавра, бука и бузины, я все бежал и бежал, как дикая лошадь, как дикое стадо, и стал уже привыкать к этому дикому бегу и к кровавым полосам на коже, к свирепым южным колючкам, как вдруг я снова увидел ужас, когда сквозь куст шиповника выскочил на маленькую лужайку» («Ожог», 1975).

Также следует вспомнить популярный во второй половине 1960-х – начале 1970-х гг. шлягер «Васильки» (музыка П. Аедоницкого, текст Я. Халецкого; основной исполнитель – ансамбль «Орэра»), в третьем куплете которого «улыбаются васильки»:

36.17C. 88. «Где же Петушки?» – спросил я, подойдя к чьей-то освещенной веранде. Откуда она взялась, эта веранда? Может, это совсем не веранда, а терраса… —

Терраса (или веранда), будучи неотъемлемым элементом всякой загородной дворянской усадьбы, служит местом действия многих сцен в русской драматургии. Ситуация «чаепитие на террасе / на фоне террасы» (отсюда Веничкино «может, это совсем не веранда, а терраса») встречается у Чехова («Дядя Ваня», 1896), Горького («Дети солнца», 1905) и др. В прозе Чехова герой рассказа гуляет неподалеку от дома возлюбленной: «Потом я слышал, как на террасе пили чай» («Дом с мезонином», 1896). Ситуация «сбор гостей вечером на дачной веранде» есть у Саши Черного:

(«Мухи», 1910)

Однако встречаются в поэзии и террасы. У Брюсова: «Там, вот там, на закрытой террасе / Надо мной склонялись зажженные очи…» («Туманные ночи», 1895). У Белого: «Здесь безумец живет. / Среди белых сиреней. / На террасу ведет / ряд ступеней» («Безумец» (3), 1904). У Пастернака: «Потом от сараев – к террасе бревенчатой» («После дождя», 1915, 1928).

36.18 …все, кто был на веранде, – все расхохотались и ничего не сказали. —

Дачный смех, или смех дачников, доносящийся из открытых окон террасы или с веранды, – универсальный элемент в поэтике текстов, посвященных загородной жизни. Например, у Блока: «Светлеют / Все окна дальних дач: там – самовары, / И синий дым сигар, и плоский смех…» («Над озером», 1907).

У Достоевского есть сходная сцена:

«С чрезвычайным удивлением заметил князь, подходя к своей даче с Рогожиным, что на его террасе, ярко освещенной, собралось шумное и многочисленное общество. Веселая компания хохотала, голосила; кажется, даже спорила до крику; подозревалось с первого взгляда самое радостное препровождение времени. И действительно, поднявшись на террасу, он увидел, что все пили, и пили шампанское, и, кажется, уже довольно давно, так что многие из пирующих успели весьма приятно одушевиться. Гости были все знакомые князя, но странно было, что они собрались разом все, точно по зову, хотя князь никого не звал, а про день своего рождения он и сам только что вспомнил нечаянно» («Идиот», ч. 3, гл. 5).

Загородный дом как прибежище и домашний уют и противопоставление ему неприкаянного, бездомного героя-одиночки вне дома – также характерная ситуация в жизни лирических героев у поэтов. Например, у Гумилева читаем:

(«Заводи», 1910)

36.19 Как сказал Саади, будь прям и прост, как кипарис, и будь, как пальма, щедр. —

Саади (псевдоним Муслихаддина Абу Мухаммеда Абдаллаха ибн Мушрифаддина; между 1203/1210–1292) – персидский поэт, прозаик и мыслитель.

Здесь Веничка цитирует не самого Саади, а двухстрочный «Завет Саади» Ивана Бунина:

(«Завет Саади», 1913)

Кроме Бунина и Венички, обращался к Саади и Пушкин, использовавший сходное по структуре вводное предложение:

(«Евгений Онегин», гл. 8, строфа LI)

Сочетание кипариса и пальмы встречается в Ветхом Завете: «Я возвысилась <���…> как кипарис на горах Ермонских; я возвысилась, как пальма в Енгадди» (Сир. 24: 14–15).

В написанном задолго до «Москвы – Петушков» и опубликованном в СССР стихотворении Иосифа Бродского есть схожая структура: «Да будет мужественным / твой путь, / да будет он прям / и прост» («Прощай», 1957).

36.20C. 88. Не понимаю, при чем тут пальма, ну да ладно, все равно будь, как пальма. —

В связи с аллюзией на стихотворение Лермонтова «На севере диком» и сравнением Венички с сосной (16.21) становится понятно, «при чем тут пальма»: во второй строфе этого стихотворения именно пальма является своеобразным недостижимым идеалом сосны, которая видит пальму в своем грустном сне:

(«На севере диком стоит одиноко…», 1841)

36.21 …поди на площадку и выпей. —

Вариант мотива «талифа куми» – см. 26.17.

36.22 Тревога поднималась с самого днища моей души, и невозможно было понять, что это за тревога, и откуда она, и почему она так невнятна… —

Днище – дно лодки или судна, нижняя часть корпуса плавсредства. Душа же имеет не днище, но дно. Тем не менее «днище» здесь не столь абсурдно, как может показаться на первый взгляд. Ведь Веничка «сложа весла отдается потоку» (33.7), то есть здесь просто разворачивается помещенная выше метафора.

Что касается «тревоги», то она восходит к Достоевскому, к описанию эмоционального состояния Раскольникова: «Вся эта беспрерывная тревога и весь этот ужас душевный не могли пройти без последствий. И если он не лежал еще в настоящей горячке, то, может быть, потому, что эта внутренняя, беспрерывная тревога еще поддерживала его на ногах и в сознании, но как-то искусственно, до времени» («Преступление и наказание», ч. 5, гл. 5).