Венедикт Ерофеев - Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова

37.3 Я припал головой к окошку – о, какая чернота! и что там в этой черноте – дождь или снег? или просто я сквозь слезы гляжу в эту тьму? —

Ситуация наблюдения темноты из окна железнодорожного вагона встречается, например, у Бунина:

«Эти березы и сосны становятся все неприветливей; они хмурятся, собираясь толпами, становятся все плотнее и плотнее. Идет молодой легкий снежок, но от сплошных чащей в вагоне темнеет, и кажется, что хмурится погода. Омрачается и радость возвращения к тихому лесному дню… <���…> Зимний день в лесах очень короток, и вот уже синеют за окнами сумерки, и мало-помалу заползает в сердце беспричинная, смутная, настоящая русская тоска. <���…> Вагон опять пустеет. Опять со мною только артельщик и двое спящих – кавалерист и помощник начальника станции. <���…> Все сгущается сумрак в холодном, дребезжащем, неуклюжем вагоне» («Новая дорога», 1901).

Здесь есть и снег, и опустевший вагон, и заползающая в сердце тоска, похожая на Веничкину тревогу.

Кроме того, сочетание окна, дождя и снега вызывает в памяти популярную советскую эстрадную песню «Я тебя подожду» (музыка Аркадия Островского, слова Льва Ошанина; 1963), где рефреном было: «А за окном – то дождь, то снег».

37.4 …кто-то сказал у меня за спиной таким приятным голосом, таким злорадным… <���…> …спросил Сатана… —

О голосе Сатаны читаем у Верлена в переводе Анненского: «Близ очарованной и трепетной луны / Так нежен и глубок был голос Сатаны…» («Преступление любви», 1901).

37.5C. 90. – А раз тяжело, – продолжал Сатана, – смири свой порыв. Смири свой духовный порыв – легче будет.

– Ни за что не смирю. —

В новозаветной сцене искушения Христа (37.6) о «смирении порыва» ничего не говорится. Формулировка данного обращения восходит к Фету, у которого Сатана обращается к Христу: «Сдержи на миг порыв духовный…» («Когда Божественный бежал людских речей…», 1874).

А вот у Лермонтова смирить порыв лирического героя призывает уже сам Господь:

(«Когда, надежде недоступный…», 1835–1841)

37.6C. 90. Ты лучше вот чего: возьми – и на ходу из электрички выпрыгни. Вдруг да и не разобьешься… —

Парафраз на тему евангельской истории искушения Христа:

«Потом берет Его диавол в святый город и поставляет его на крыле храма, и говорит Ему: если Ты Сын Божий, бросься вниз; ибо написано: Ангелам Своим заповедает о Тебе, и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею. Иисус сказал ему: написано также: Не искушай Господа Бога твоего. Опять берет Его диавол на весьма высокую гору и показывает Ему все царства мира и славу их, и говорит Ему: Все это дам Тебе, если, пав, поклонишься мне. Тогда Иисус говорит ему: отойди от Меня, сатана, ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи. Тогда оставляет Его диавол, и се, Ангелы приступили и служили Ему» (Мф. 4: 5–11; см. также Лк. 4: 9–12).

Сюжет часто эксплуатируется литераторами, в том числе поэтами – например, Фетом в стихотворении «Когда божественный бежал людских речей…» (1874).

Так как Веничка разговаривает с Сатаной «у окошка», можно вспомнить по этому поводу Пастернака: «Как часто у окна / Нашептывал мне, старый: „Выкинься“» («Январь 1919 года», 1919).

37.7 И Сатана ушел, посрамленный. —

Посрамление Сатаны – одно из главных условий воцарения на земле Царствия Божия.

Помимо «оставления Христа диаволом» (Мф. 4: 11) здесь также обнаруживается аллюзия на ветхозаветную историю «отхода сатаны»:

«И был день, когда пришли сыны Божии предстать пред Господа; между ними пришел и сатана. И сказал Господь сатане: откуда ты пришел? И отвечал сатана Господу и сказал: я ходил по земле и обошел ее. И сказал Господь сатане: обратил ли ты внимание твое на раба Моего Иова? ибо нет такого, как он, на земле: человек непорочный, справедливый, богобоязненный и удаляющийся от зла. И отвечал сатана Господу и сказал: разве даром богобоязнен Иов? Не Ты ли кругом оградил его и дом его и все, что у него? Дело рук его Ты благословил, и стада его распространяются по земле; но простри руку Твою и коснись всего, что у него, – благословит ли он Тебя? И сказал Господь сатане: вот, все, что у него, в руке твоей; только на него не простирай руки твоей. И отошел сатана от лица Господня» (Иов. 1: 6–12; ср. также Иов. 2: 1–7).

37.8 Чернота все плыла за окном и все тревожила. И будила черную мысль. —

У Пушкина есть упоминание о «черной мысли» в алкогольном контексте: «[Сальери – Моцарту: ] Как мысли черные к тебе придут, / Откупори шампанского бутылку / Иль перечти „Женитьбу Фигаро“» («Моцарт и Сальери», сц. 2).

37.9 Я стискивал голову, чтобы отточить эту мысль… —

Мотив разрешения мысли.

37.10 …мысль… она все никак не оттачивалась, а растекалась, как пиво по столу. —

Перифраз идиомы «растекаться мыслью по древу», то есть в разговоре отвлекаться от основной мысли, вдаваться в ненужные подробности; идиома восходит к «Слову о полку Игореве», где «Боян вещий / если хотел кому песнь воспеть, / то растекался мыслию по древу» (пер. Дмитрия Лихачева). У Достоевского: «Вона! Эк ведь расползлась у них эта мысль!» («Преступление и наказание, ч. 3, гл. 4).

37.11 …сердце вступило в единоборство с рассудком… —

См. 13.35.

37.12C. 90. Да чем же она тебе не нравится, эта тьма? Тьма есть тьма, и с этим ничего не поделаешь. <���…> Да если она тебе и не нравится – она от этого быть тьмой не перестанет. Значит, остается один выход: принять эту тьму. С извечными законами бытия нам, дуракам, не совладать. —

В связи с наступлением темноты и в контексте предчувствия гибели Веничкой-Христом появляются ассоциации с солнечным затмением, случившимся во время казни Иисуса: «От шестого же часа тьма была по всей земле до часа девятого» (Мф. 27: 45), и с обращением Христа к первосвященникам во время ареста в Гефсиманском саду: «Каждый день бывал Я с вами в храме, и вы не поднимали на Меня рук; но теперь – ваше время и власть тьмы» (Лк. 22: 53).

У Гамсуна герой «Голода», в голове у которого много мыслей, также безуспешно пытается бороться с темнотой:

«Но я не мог уснуть, сон не шел ко мне. Некоторое время я лежал, глядя в темноту, в густую, плотную, бездонную и непостижимую. Моя мысль не могла ее охватить. Мрак был слишком густым, он давил на меня. <���…> Мрак поглощал все мои мысли и ни на мгновение не отступал. <���…> Я пристально вглядывался во мрак, такой глубокий, какого я в жизни не видел. У меня не было ни малейшего сомнения в том, что это совершенно особенная темнота, грозная стихия, с какой еще никто не сталкивался. Мне приходили в голову самые нелепые мысли <���…> Затем я опять прилег и попытался уснуть, но вместо этого снова начал бороться с мраком» («Голод», гл. 2).