Венедикт Ерофеев - Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова

(«Когда я прозревал впервые», 1909)

Встречается глагол «прозревать» и у других поэтов. У Фета: «И как-то странно порой прозревая…» («Измучен жизнью, коварством надежды…»); и его «эхо» у Кузмина: «Я вижу странно, прозревая, / Как алость нежно-заревая / Румянит смутно зыбкий стан…» («„Люблю“, сказал я, не любя…», 1907).

17.17 О, рыжие ресницы, длиннее, чем волосы на ваших головах! —

Сравнение параметров чего-либо с «волосами на голове» встречается в Библии: «Ибо окружили меня беды неисчислимые; постигли меня беззакония мои, так что видеть не могу: их более, нежели волос на голове моей» (Пс. 39: 13); «Ненавидящих меня без вины больше, нежели волос на голове моей» (Пс. 68: 5). Попутно замечу, что рыжий цвет ресниц Веничкиной любовницы напоминает о ее сходстве с рыжей Суламифью: «волосы на голове твоей, как пурпур; царь увлечен твоими кудрями» (Песн. 7: 6).

17.18C. 37. О, колдовство и голубиные крылья! —

Это восклицание восходит к обращению Соломона к Суламифи: «О, ты прекрасна, возлюбленная моя, ты прекрасна! глаза твои голубиные» (Песн. 1: 14, ср. также 4: 1). У Кузмина есть «колдовские сухожилья Винчи» («Темные улицы рождают темные чувства…», 1926).

17.19 Так это вы: Ерофеев? – и чуть подалась ко мне, и сомкнула ресницы и разомкнула…

– Ну, конечно! Еще бы не я! —

Герои поэмы выполняют наставления Саши Черного: «Пересядь поближе и, пряча грязные ногти, спроси желудочным шепотом: „Вы любите Пана?“ Услышав неизбежное „Еще бы!“, помолчи пять минут и закрой глаза ладонью» («Руководство для флирта в квартире», 1910).

17.20 И она – рядом, смеется надо мною, как благодатное дитя. —

Благодатное дитя – в новозаветной мифологии Иисус Христос. Сравнение возлюбленной с дитем у кого только не встречается, например у Гамсуна: «Что за дитя эта седая девушка!» («Мистерии», гл. 17).

17.21 Это – женщина, у которой до сегодняшнего дня грудь стискивали только предчувствия. Это – женщина, у которой никто до меня даже пульса не щупал. —

Здесь обыгрывается значение глагола «щупать» – не просто «трогать», но «трогать женщину за интимные места с целью получения наслаждения». Впрочем, у Стерна, например, герой действительно щупает пульс – хотя и у гризетки:

«– …Я уверен, что у вас лучший пульс, какой когда-либо бывал у женщины. – Пощупайте, – сказала она, протягивая руку. Я отложил шляпу и взял ее одной рукой за пальцы, а два пальца другой руки положил ей на артерию. <���…> Поверь, дорогой Евгений, – сказал бы я тебе, – „на свете есть занятия похуже, чем щупать пульс у женщины“. – Но пульс гризетки! – ответил бы ты, – да еще в открытой лавке! Ах, Йорик» («Сентиментальное путешествие по Франции и Италии», гл. «Пульс. Париж»).

У Эренбурга есть сходный оборот: «После пятидесяти лет бесплодных ожиданий, в течение которых не только на руку, но даже на безусловную невинность Эммы никто не покушался, найти такого жениха было воистину чудом» («Тринадцать трубок», трубка 10-я).

17.22C. 37. Вы, конечно, спросите, вы, бессовестные, спросите: «Так что же, Веничка? Она…? Ну, что вам ответить? Ну, конечно, она…! Еще бы она не…! —

Формально здесь пропуски заменяют нецензурные слова (наиболее логично было бы здесь меткое существительное «блядь»). Однако у одного из ближайших друзей писателя Ерофеева есть проницательное замечание:

«Про первый экземпляр [самиздатовских «Москвы – Петушков»], кстати, написана [в критической литературе] полная чушь; я, когда первый раз прочел это, расхохотался. Да не было там никакой купюры! Мне даже из Испании звонили, не пожалели денег: нельзя ли восстановить? „Веничка, неужели она…? Ну конечно, она…! Как же она не…!“ Это гениальный текст! Или: „Веничка, хорошо у меня…? – Тридцать лет живу, никогда не видел, чтобы у кого-нибудь так хорошо…“ Да сюда даже ничего придумать нельзя! А иностранцы говорят: „Проклятая советская цензура, как она изуродовала этот гениальный и поэтичный текст!“» ( Муравьев В. [О Вен. Ерофееве]. С. 92).

Сходная, «мистифицирующая» структура текста – с многоточиями, подчеркиванием пустых строчек и т. д. встречается у Стерна:

«– Чертовщина!. . . . . . . . . . . . . . . . . . .

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Ч-а! – воскликнул Футаторий». («Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена», т. 4, гл. 27; см. также, например, т. 4, гл. 34 и др.).

17.23 Я хочу, чтобы ты меня властно обнял правою рукою! —

Очередная отсылка к Ветхому Завету, где Суламифь говорит о своем возлюбленном: «Левая рука его у меня под головою, а правая обнимает меня» (Песн. 2: 6, см. также 8: 3).

17.24 Играй, обольстительница! —

Обольстительница встречается, к примеру, у Достоевского: «…он, на глазах ее, к одной здешней обольстительнице ходит. Но хоть обольстительница эта и жила так сказать в гражданском браке с одним почтенным человеком, но характера независимого, крепость неприступная для всех» («Братья Карамазовы», ч. 1, кн. 4).

У Ходасевича, в поэтическом обращении к бывшей возлюбленной: «Иди, пляши в бесстыдствах карнавала…» («Кольца», 1907).

17.25 Клеопатра. —

Клеопатра VII (69–30 до н. э.) – царица Египта, славившаяся своей красотой и умом; была любовницей римских политических лидеров Юлия Цезаря и Марка Антония (с 37 г. до н. э. – жена последнего); после поражения Октавиану покончила жизнь самоубийством. Клеопатра стала героиней многих произведений литературы (Шекспир, Пушкин, Шоу), живописи (Рубенс), кино. У русских поэтов Клеопатра также фигурирует часто. У Тютчева: «Как вторая Клеопатра / В сонме царственных гостей…» («Современное», 1869); в названиях стихотворений: у Брюсова («Клеопатра», 1899), Блока («Клеопатра», 1907), Ахматовой («Клеопатра», 1940); у Бальмонта Клеопатра встречается в стихотворении «Пламя мира» (1914). Описание коварства Клеопатры есть у Зощенко в «Голубой книге» («Любовь»).

17.26C. 37–38. Играй, пышнотелая блядь, истомившая сердце поэта! —

Императив «Играй!» в сочетании с упоминанием о «бляди» использовался еще пророками: «То же, что поют о блуднице: „Возьми цитру, ходи по городу, забытая блудница! Играй складно, пой много песен, чтобы вспоминали о тебе“» (Ис. 23: 15–16).

«Сердце томится», как правило, действительно у поэтов – например, у Сологуба: «Сердце истомилось…» («Просыпаюсь рано», 1896). Формула «сердце поэта» – один из традиционных поэтических штампов – у Анненского: «Отец моего бытия, / Открой же хоть сердцу поэта, / Которое создал ты я » («Который?», 1904); у Ходасевича: «В сердце Поэта за горькую нежность / С каждым стихом проливалася кровь…» («Пролог неоконченной пьесы», 1907); у Есенина: «Невеселого счастья залог – / Сумасшедшее сердце поэта…» («Ты такая ж простая, как все…», 1923).