Венедикт Ерофеев - Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова

(«Сегодня можно снять декалькомани», 1931)

20.6C. 43. Максим Горький песен о них не споет… —

Максим Горький (он же Алексей Пешков; 1868–1936) – пролетарский писатель. Здесь контаминируются: 1) жанр революционно-романтических произведений раннего Горького, собственно «песен» («Песня о Соколе», 1899; «Песня о Буревестнике», 1901), в которых в аллегорических образах воспевались романтизм и революционность духа, и 2) четверостишие из того же Горького:

Изначально строфа входила в рассказ «О маленькой фее и молодом чабане» (1895), которая затем издавалась под названиями «Валашская легенда», «Рыбак и фея», «Фея»; окончательно издана Горьким как «Легенда о Марко» (1906).

Кроме этого, уместно вспомнить и самокритичную частушку молодого Горького, в которой он обращается к самому себе:

(«Не везет тебе, Алеша!», 1888)

20.7 …сколько вещей, на которые нам было не наплевать. А вот им – на все наплевать. —

В рефрене классического стихотворения Ф. Вийона о жизненных ценностях звучит: «А мне… мне наплевать» («Спор сердца и тела Вийона»). Эта реплика в лирическом диалоге принадлежит телу, которое повторяет ее пять раз; сердце – прекрасное, как у Венички, – в свою очередь, уговаривает тело найти себе в жизни такие вещи, на которые ему было бы «не наплевать». Тело отказывается.

20.8C. 43–44. …такой пламенный, что через вас девушки могут прыгать в ночь на Ивана Купала. —

Имеется в виду обычай прыгать через костер в ночь на Ивана Купалу (Иванов день) – народный языческий праздник в честь языческого бога Купалы; празднуется в период летнего солнцестояния (с более поздними наложениями христианских традиций, связанных с рождением 24 июня Иоанна Предтечи). В западноевропейских странах имеет аналогию – Вальпургиеву ночь. Праздник этот отражен литераторами – Гоголем, у которого есть повесть «Вечер накануне Ивана Купала» (1834); Гёте в «Фаусте» (сцены в 1-й части: «Вальпургиева ночь» и «Сон в Вальпургиеву ночь», и во 2-й части: «Классическая Вальпургиева ночь» (акт 2). Естественно, надо отметить и название пьесы Венедикта Ерофеева «Вальпургиева ночь, или Шаги командора».

20.9C. 44. …крепленые красные вина? —

Крепленые красные вина – крепкие (16–18°) десертные вина из красного винограда, выдержанные в течение 3–5 лет; наиболее распространенными сортами в эпоху Венички были «Рубин» и различные кагоры.

20.10 Мой глупый земляк Солоухин зовет вас в лес соленые рыжики собирать. Да плюньте вы ему в его соленые рыжики! —

Владимир Солоухин (1924–1997) – советский писатель, выходец из Владимирской области (село Алепино), что позволяет Ерофееву, жившему во Владимире во время недолгой учебы во Владимирском педагогическом институте (1962–1963), иронически называть его своим земляком. Солоухин являлся автором чрезвычайно популярной в конце 1960-х гг. книги «Третья охота» (1967), где с любовью описываются различные народные увлечения: охота, рыбная ловля, сбор грибов (естественно, не соленых, а свежих):

«Эти заметки – не стихи, не поэма, не даже рассказ. Здесь надо бы говорить о грибах так: „Белый гриб – общеизвестный вид дикорастущих шляпочных грибов, плодовитые тела которых представляют ценнейший продукт питания, используемый во многих странах мира и особенно в Советском Союзе“, как пишет о них ученый человек Б. П. Васильков в своей книге „Белый гриб. Опыт монографии одного вида“. Или вот еще категоричнее: „Белый гриб – самый ценный из всех съедобных грибов“. <���…> Рыжики и маслята (по сути, одни из лучших грибов) невежественно и вульгарно пренебрегались нами. Березовики и подосиновики не удостаивались попасть в число избранных. Мы охотились исключительно за белыми, да и у тех отрезали одни шляпки. При этом жалко было не столько бросать плотный, тяжелый, как бы из свиного сала корень, сколько разрушать красоту одного из шедевров природы. Здесь, как и во всем. Пока смотришь отдельно на рыжик, кажется, не может быть гриба красивее его. Эта ядреность, эти темные кольцевые полосы по огненно-рыжему фону, эта хрустальная лужица в середине гриба. <���…> Есть грибы, которые срезать даже приятнее, чем срывать. Например, рыжики, маслята, опенки <���…> Когда срываешь масленок, или сыроежку, или даже рыжик, не приходит в голову понюхать его, втянуть в себя острый и тонкий аромат гриба, бог весть где найденный им в земле и собранный на хранение. И зря, что не приходит в голову, ибо очень душист масленок, прекрасно пахнет рыжик, благоухает опенок, поражает запахом шампиньон».

В 1960-е гг. Солоухин воспринимался не только как литератор, но и как идеолог русского национализма, что особенно важно в контексте данной главы. Отрицание Веничкой как западничества Петра Великого и Кибальчича, так и русофилии Солоухина логично, ибо герой поэмы постоянно «одинок и растерян». О Солоухине же и его соленых рыжиках весьма внятно написали современники:

«Сильно упрощая, идейных центров русизма [в 1960-е гг.] можно выделить три. Первый обозначается именем Владимира Солоухина, который в 60-е был неким антиподом Эренбурга (олицетворявшего полюс западничества в тогдашнем обществе) [второй и третий центры: Шукшин и русская классика]. Взращенное на Белле, Ренуаре и Армстронге поколение узнавало свою родину из талантливых и внятных солоухинских книг, с душевным трепетом постигая, что „волнушка уступает только рыжику, но ничем не хуже груздя“ [В. Солоухин. «Третья охота»]. Солоухину почти все не нравилось в окружающем обществе: переименование улиц, передвижники, снос храмов, одежда, архитектура, песни. Но его публицистика замечательна тем, что позитивный ее заряд не уступает в изобразительной силе негативному. То есть ненависть, как случается крайне редко, не вытесняет любовь. О том, что он любит, Солоухин пишет нетривиально и ярко: „Итак, положив на тарелку рыжики, засоленные вышеописанным способом, нужно поставить на скатерть графинчик с одной из вышеописанных настоек, а также небольшие рюмочки. Очень важно, чтобы за столом в это время сидели хорошие люди…“ [Там же]. Разумеется, Солоухин писал не только о застольях, но вообще его положительная программа была не сложнее грибной икры. Путь к русизму тут лежит через материальную культуру, на практике принимая кулинарно-бытовой характер. Интеллигент ставил на телевизор пару лаптей, пришпиливал к стене открытку с „Чудом Георгия о змие“ и пил чесночную под ростовские звоны. Такой способ веры близок к выраженной в Ветхом Завете убежденности в том, что путь к истине связан с неукоснительным соблюдением обрядов» ( Вайль П., Генис А. 60-е: Мир советского человека. Анн-Арбор,1988. С. 217, 218).