Венедикт Ерофеев - Москва – Петушки. С комментариями Эдуарда Власова

Иммануил Кант (1724–1804) – великий немецкий философ-идеалист (см. также 10.22, 11.13). Апелляции к нему в художественной литературе регулярны, в том числе и у поэтов. Например, у Пушкина (в «алкогольном» контексте): «Друзья! почто же с Кантом / Сенека, Тацит на столе…» («Пирующие студенты», 1814).

И у Белого:

(«Искуситель», 1908)

Ding an sich – вещь в себе, вещь сама по себе, существующая независимо от нашего сознания; ding für sich – вещь для себя, вещь такая, какой она существует в нашем (человеческом) сознании. Оба понятия являются ключевыми терминами «Критики чистого разума» – главного философского труда Канта. Они непосредственно связаны с проблемой познаваемости/непознаваемости всякого явления; по Канту, «вещи в себе» непознаваемы. До Венички соединить обе «вещи» мечтал В. Розанов: «И когда и он умолкнет для меня, я хочу быть слепым и глухим в самом себе, an und für sich» («Опавшие листья», короб 1-й).

Введение в текст «Москвы – Петушков» выражений на немецком языке (см. также 22.4) отчасти объясняется тем, что это был единственный иностранный язык, которым владел Венедикт Ерофеев. Его ближайший друг и духовный наставник Муравьев вспоминает: «Веничка говорил: „<���…> Как ты думаешь, мне немецкий нужно подгонять?“ Я отвечал: „Ну, давай проверим. – Нет, вполне пристойный уровень“. <���…> Он заявлял: „Твой британский я люблю только вчуже, в переводе на русский язык. А немецкий люблю“. Но ни один язык он так и не одолел. Занимался языком пунктуально, говорят, на занятиях немецким в последние годы был первым учеником, это он мог. А чтобы действительно превзойти язык…» ( Муравьев В. [О Вен. Ерофееве]. С. 91).

В самиздатовских копиях «Москвы – Петушков» имя Канта писалось как Эммануил или Эмануил. Вряд ли это было ошибкой или опиской – такое написание связано с псевдофранцузской традицией. Например, у Ильфа и Петрова читаем признание Воробьянинова, которого звали Ипполитом, о своей теще: «Ты знаешь, она называет меня Эполет. Ей кажется, что так произносят в Париже. Замечательно» («Двенадцать стульев», ч. 1, гл. 6). Ниже в «Двенадцати стульях» упоминается и собственно Эммануил: «висевший на стенке портрет Эммануила Ласкера» (ч. 3, гл. 43).

21.4C. 45. …что-нибудь крепкое: старку… —

Старка («старая водка») – элитный сорт выдержанной (43°) водки темно-коричневого цвета; см. также цитату из Высоцкого (14.9).

21.5 Пейте большими стаканами, через полчаса по стакану, по возможности избегая всяких закусок. —

В Ветхом Завете Господь дает сходные по обстоятельности установки, как должно быть организовано питание во время Пасхи и опресноков:

«Агнец у вас должен быть без порока, мужеского пола, однолетний <���…> Пусть съедят мясо его в сию самую ночь, испеченное на огне; с пресным хлебом и с горькими травами пусть съедят его. Не ешьте от него недопеченного <���…> Ешьте же его так: пусть будут чресла ваши препоясаны, обувь ваша на ногах ваших и посохи ваши в руках ваших, и ешьте его с поспешностию <���…> Семь дней ешьте пресный хлеб <���…> С четырнадцатого дня первого месяца, с вечера ешьте пресный хлеб до вечера двадцать первого дня того же месяца. <���…> Ничего квасного не ешьте…» (Исх. 12: 5, 8, 9, 11, 15, 18, 20).

21.6C. 45. …кильку пряного посола, кильку простого посола, кильку в томате. —

Перечислены наиболее распространенные сорта маринованной кильки: «пряный посол» – посол с добавлением душистых специй; «простой посол» – маринование только с добавлением соли; «в томате» – маринование в томатном соусе. Килька этих сортов продавалась как в консервированном (все три сорта), так и в развесном (два первых) виде. Благодаря невысокой цене пользовалась чрезвычайной популярностью среди лиц низкого социального положения. Традиционная закуска для водки. Саша Черный вопрошал: «Чем килька не закуска?» («Кофе по-турецки», 1930). У Аксенова в «Звездном билете» есть: «ПАПА, ТЫ ВЕДЬ ЛЮБИШЬ КИЛЬКУ. Таллиннскую кильку пряного посола. Вот тебе на здоровье 600 килограммов. Детки, скоро праздник. Покупайте кильку. Лучший спутник обеда – килька». А у Войновича герои рассказа как-то «взяли бутылку вермута, кильки в томате и сто граммов соевых конфет» («Расстояние в полкилометра», 1961).

21.7 …вожди мирового пролетариата, Карл Маркс и Фридрих Энгельс, тщательно изучили смену общественных формаций и на этом основании сумели многое предвидеть. —

Карл Маркс – см. 18.10. Фридрих Энгельс (1820–1895) – немецкий мыслитель, друг и соратник Маркса. Путем изучения смены общественных формаций Маркс с Энгельсом пришли к выводу о неизбежности краха капитализма и замены его коммунизмом. Политически грамотный и теоретически подкованный Маяковский писал: «Маркс раскрыл истории законы, / пролетариат поставил у руля. <���…> Марксу виделось видение Кремля / и коммуны флаг над красною Москвой» («Владимир Ильич Ленин», 1924).

21.8 Говорят, вожди мирового пролетариата, Карл Маркс и Фридрих Энгельс… Но тут они были бы бессильны предвидеть хоть самое малое. —

Действительно, в советской истории можно было в ряде случаев обойтись и без Маркса и идти к истине своим путем – об этом писал Маяковский:

(«Во весь голос», 1920–1930)

21.9C. 46. …она неисследима, а мы – беспомощны. —

Библейский эпитет «неисследимый» (в разных грамматических формах) относится к Богу. Так, в Ветхом Завете, в речи Елифаза, обращенной к Иову, читаем: «Но я к Богу обратился бы, предал бы дело мое Богу, Который творит дела великие и неисследимые, чудные без числа…» (Иов. 5: 8–9; см. также 9: 10, 36: 26); у Исаии читаем: «Разве ты не знаешь? разве ты не слышал, что вечный Господь Бог, сотворивший концы земли, не утомляется и не изнемогает? разум Его неисследим» (Ис. 40: 28). И еще: «Велик Господь и достохвален, и величие Его неисследимо» (Пс. 144: 3). В Новом Завете есть: «О, бездна богатства и премудрости и ведения Божия! как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его!» (Рим. 11: 33); «неисследимое богатство Христово» (Еф. 3: 8).

В более широком контексте встречается у поэтов, например у Б. Пастернака: «Неисследимый смысл добра и зла» («Спекторский», 1930), а также у прозаиков, например у Достоевского: «…неисследима глубина женского сердца даже и до сегодня!» («Бесы», ч. 1, гл. 1).

А относительно собственной беспомощности сетовал еще Салтыков-Щедрин: «Мы так беспомощны, так безнадежны, что сознание правды не вперед нас толкает, а заставляет только опускать руки» («В среде умеренности и аккуратности», гл. 6).