Владимир Муссалитин - Восемнадцатый скорый

— Здравствуйте! Давно жду вас, — сказал Борисенко как можно приветливее, с любопытством оглядывая ее.

Ей не была известна причина вызова, хотя она, конечно, догадывалась, что все это связано с прошлой поездкой. Глядя на начальника резерва, она старалась угадать, какой же оборот примет этот разговор, к чему готовить себя.

Заметив ее настороженность, Борисенко мягко улыбнулся, и она облегченно подумала: дела ее не так уж и плохи. А когда он извинился за то, что так не ко времени потревожил ее, она и совсем успокоилась.

— Знаете что, Тоня? — сказал Борисенко, внимательно окинув ее и еще раз убедившись, что она хороша. Особенно его умилили колени — пухлые кругляши. Закрасневшие от холода, они словно бы звали погреть, понежить их. — Нам надо поговорить откровенно, но вы сами понимаете, для подобных бесед это место, — он обвел рукой стены, — мало приспособлено. Не так ли?

Антонина пожала плечами.

— У меня предложение. Давайте куда-нибудь пойдем? Туда, где бы нам никто не мешал, где бы мы могли побыть вдвоем.

Говоря это, Борисенко внимательно следил за реакцией Широковой, за тем, как отнесется она к его словам.

Но она, кажется, все поняла правильно. Ни лицом своим, ни каким-либо неверным движением не показала, что предложение Борисенко неприемлемо. «Умница, умница!» — думал радостно Борисенко, все более ободряясь. Все в ней: цвет и запах ее волос, чистота ее лица, ясность взгляда, покорность, уважительность — волновало и радостно тревожило его. Господи, как юна, как хороша она! Как славно можно с ней провести время!

— Конечно, для этого можно выбрать ресторан или кафе, — продолжил Борисенко, — но и там мы не смогли бы остаться одни. Меня тут многие знают. Разумеется, мне наплевать, кто что скажет, но все же не хотелось бы давать пищу для ненужных разговоров. И потом, общественное мнение всегда строже судит женщину, нежели мужчину. Вы, надеюсь, об этом знаете не хуже меня?

«Чего же он все-таки хочет? — соображала Антонина. — Говорил бы уж напрямую. Так-то оно лучше, когда прямо».

— Как вы отнесетесь к тому, — наконец решился он, — если я, например, приглашу вас к себе в гости? Да, домой, пусть вас это не удивляет.

Борисенко долго думал, как сказать об этом, и теперь, сказав, обрадовался, как просто и ненавязчиво все получилось.

Борисенко заметил, что предложение это насторожило ее.

— Я догадываюсь, что вас смущает, — понимающе улыбнулся Борисенко, — мол, приглашает домой, но о какой же откровенности может быть речь в чужом доме? Угадал, да? Но вам бояться у меня некого. Кроме меня да вас, никого там не будет. Спутница в санатории. Я один как перст. Так сказать, холостяк поневоле.

— Как-то нехорошо, Иван Данилович, получается, — сказала Антонина, как бы заново осмысливая все то, что услышала от Борисенко, отыскивая в прежних словах иной, потаенный смысл, которому прежде не придала значения.

— Что именно? — заволновался, насторожился Борисенко. Игра еще не начиналась. Это было всего-навсего вступление к игре. Прелюдия. И было бы нелепым именно сейчас выставить себя на посмешище. Если в чем-то и дал он промашку, то нужно сейчас же, немедля поправить дело. Но он, кажется, ни в чем не преступил дозволенного. «Это она так, для приличия, видать, говорит, — рассудил Борисенко. — Было бы странно, поведи она себя иначе, выкажи немедленную готовность идти за ним по первому зову. Уважающая себя девчонка, пожалуй, так и должна вести себя».

Эти рассуждения несколько успокоили его, он почувствовал себя уверенным для дальнейших разговоров.

— Так что все же испугало вас? — спросил Борисенко, улыбаясь широко, приветливо, всем видом своим стараясь развеять опасения. — Бояться нечего. Абсолютно! Гарантирую вам, так сказать, полнейшую безопасность.

Не то, не то, пожалуй, сказал он. Излишне слащаво, театрально все вышло. Борисенко даже поморщился.

— Да я, собственно говоря, и не боюсь, — спокойно, с достоинством ответила Антонина. — Просто как-то неожиданно.

— Ну если только это? — негромко сказал Борисенко, снова улавливая в своем голосе приторные, несвойственные ему интонации. — Так вы согласны?

Антонина молчала.

«Согласна, согласна. Ну и молодец. Ну и умница!» Сердце вновь радостно, дробно застучало. Борисенко искоса взглянул на круглые настольные часы в розовой пластмассовой оправе. Полтретьего. Ну ладно, уйти раньше времени он сможет, это, наконец, не проблема. Заботило другое, как провести ее домой. На улице непременно наткнешься на кого-нибудь из знакомых, большинство сослуживцев жили подле него, в ведомственных домах по Железнодорожному переулку. Борисенко представил себя на лестничной площадке, куда выходило еще три двери, представил себя с ключом в руке, торопливо, воровски, чтобы поскорее провести ее, открывающего дверь собственной квартиры, рядом чью-то высунувшуюся любопытную голову, в изумлении осматривающую эту девчонку, — и на душе его стало тоскливо и грустно. Нет, вместе идти им туда никак нельзя. Может, оттянуть время, заявиться попозже, ближе к вечеру? Но где гарантия, что и тогда ее приход останется незамеченным? Да и согласится ли она пойти с ним вечером одна к нему на квартиру? Пожалуй, сейчас самое благоприятное время. Все-таки день, меньше подозрений. И им, конечно же, лучше идти порознь. Мало ли по какому делу могла зайти за начальником резерва проводница?

— Вот что, Тоня, — с трудом сдерживая волнение, сказал Борисенко, — не в службу, как говорится, а в дружбу, — он вытащил из внутреннего кармана и протянул Широковой деньги. — У меня тут еще кое-какие дела. А вы зайдите в магазин, возьмите что-нибудь на свое усмотрение, так чтобы нам не умереть с голоду, и прямым ходом ко мне. Адрес-то знаете? Железнодорожный, дом тринадцать, квартира восемь. Это тут рядом.

Антонина растерянно посмотрела на деньги, что сунул в руку Борисенко, туго соображая, зачем столько и каких именно продуктов взять в магазине.

Не давая ей времени для раздумий, Борисенко сказал:

— Дома буду-к четырем. К этому часу и жду вас. Приходите без всякого. Можете и не звонить, дверь будет открыта.

Видя ее нерешительность, сказал:

— Ну, да не бойтесь же!

Проводив ее до двери, Борисенко жадными глотками выпил стакан воды. Все складывалось хорошо. Очень даже хорошо. На ум пришел какой-то беззаботный мотив, и он, напевая, став вполоборота к окну, нетерпеливо забарабанил, словно аккомпанируя себе пальцами по стеклу.

Стоянка восемнадцатого скорого в Оренбурге по расписанию три минуты. Девчата-проводницы даже пальто не надевают. Выскакивают на перрон, по обыкновению, в кофточках, тапочках, в курточках, — хоть и подрагивают на двадцатиградусном оренбургском морозце с ветерком, зябко передергивают плечами, а форс все равно держат. Зато какое удовольствие нырнуть в теплое нутро вагона, тронуть мимоходом горячий бок титана, убедиться, что твой дом на колесах — надежное жилье для тебя и твоих пассажиров. Если, конечно, вагон не стар, хорошо держит тепло, если все системы работают нормально: нигде не подтекает, нигде не примерзает. Только редко бывает, чтобы зимой вагонное хозяйство работало безупречно. Чуть недоглядел — и пошло-поехало. Только успевай мотаться с раскаленной кочергой из одного тамбура в другой, гасить раскаленное жало в лужах воды, мгновенно собирающихся под туалетными раковинами.