Николай Иванов - Разговор с незнакомкой

Сзади них залегли подоспевшие Власов, Кирсанов и Бондарь. Джавахишвили, схватив Рыльского за локоть, сжал его.

В глубине поляны в одном из окопов вспыхнул и погас огонек. Джавахишвили подумал, что это ему показалось, но огонек снова вспыхнул, осветив на секунду каску высунувшегося из окопа немца. Порыв ветра донес обрывки речи.

— Афанасий, передай назад: атакуем окоп с правого и левого фланга.

Рыльский проворно отполз назад.

Поток воды, обрушившийся сверху, ударил по земле с новой, утроенной силой, точно его что-то сдерживало до сих пор, а потом враз отпустило.

Джавахишвили обернулся. Разведчики в напряжении ждали. И тогда он, оттолкнувшись от дерева, бросился к окопу.

Но его обогнал Рыльский. Когда он оказался на бруствере, немец, вскинув карабин, почти уперся стволом в его живот. Рыльский успел схватиться за ствол руками, но немец отчаянно рванул, и Афанасий, теряя равновесие, перевалился в окоп.

Два гитлеровца выскочили из соседнего окопа. Один из них выстрелил в налетевшего на него Кирсанова, но промахнулся. Сержант с лету подмял под себя стрелявшего, но тот вывернулся, прыгнул в траншею, исчез в темноте. Сержант Бондарь дал очередь почти одновременно с выстрелом третьего немца. Пуля фашиста обо жгла его ухо, сам же немец опрокинутым кулем свалился под ноги Джавахишвили.

В это время сержант Рыльский на дне окопа пытался вывернуться из-под придавившего его своей тяжелой тушей немца. При падении Афанасий подвернул руку, и теперь острая боль пронзила его плечо, сковав движения правой руки. А немец, уперевшись острым локтем в его грудь, подбирался к горлу. Собрав последние силы, Рыльский рванулся, стремясь сбросить фашиста, от боли потемнело в глазах, но он тут же почувствовал освобождение от тяжести, вдавливавшей его в мокрую землю. Чьи-то сильные руки подхватили немца, выбросили его на бруствер.

Пока Бондарь и Кирсанов пытались связать фашиста, Джавахишвили помог выбраться из окопа Рыльскому. Немец неистово сопротивлялся, у Бондаря было разбито лицо, кровь заливала глаза его, рот. Наконец с помощью Власова они скрутили немца, волоком потащили через поляну.

Едва они достигли завала и передали пленного Малину, как позади, из дальних траншей, открыли огонь из ротного миномета. Мины пролетели почти без свиста, приглушенно разорвались где-то по ту сторону завала, с надсадным треском повалив несколько деревьев. Но сейчас же дуплетом ухнули два взрыва такой силы, что осела вдруг под разведчиками баррикада, раскатилось в сторону несколько бревен. От детонации взорвались мины левой, необезвреженной части завала. Взметнув руки, опрокинулся на спину, сползая по сырому стволу сосны, Андрей Попов. Власов бросился к нему, подхватил на руки.

Малин пустил через полог дождя в небо зеленую ракету и сам, схватившись за голову, пошатнулся было, но устоял, сохраняя равновесие, уперся руками в заскорузлое, с острыми обломками корневище. За воротник потекло горячее, липкое…

Прошел час, как Малин зеленой ракетой вызвал огонь минометной батареи дивизии. На батарее находились капитан Ротгольц и командир взвода разведки младший лейтенант Гончаров.

— Все, больше ждать нельзя, — сказал капитан Ротгольц, взглянув на часы. — Пойду на КП командира полка, надо выручать ребят.

— Вас, — протянул ему трубку телефона солдат-связист.

— Леонов? Да… да, иду сейчас же. Благодарю…. — Ротгольц повесил трубку и повернулся к Гончарову:

— Вернулись… Убит Андрюша Попов, Малин и Власов ранены.

Через несколько часов капитан Ротгольц брал показания у пленного. Им оказался старший стрелок пехотного полка 101-й стрелковой дивизии, давший штабу дивизии весьма ценные сведения.

— Вот такие дела были в тот раз, — он улыбнулся смущенно, взял с подоконника портсигар, вернувшись к столу, закурил размятую сигарету. — Стукнуло меня тогда немного… Отлежался. Через месяц уже был в строю. Власова Юру задело осколком. Андрея Попова похоронили, сокол был, смелый парень, боевой… Не могли мы никак отойти тогда с пленным, с час или больше. Отсекали фрицы путь нам, шквальным минометным огнем накрывали, сплошняком поперек леса, поперек тропы нашей… Да… всех участников поиска наградило командование орденами и медалями, никого не обошло. Много лет прошло, уж больше тридцати-то, а все снится мне тот лес. Нет-нет да и приснится…

— Василий Николаевич, у вас и до этого поиска были ранения?

— Ранения-то?.. Как сказать… Было дело, подырявило кожу, дак, с другой стороны, и не могло быть по другому-то — работа такая, сухим из воды не выйдешь. Помню, Новый год, сорок четвертый, в медсанбате встречал. Только вышел — хлоп, через месяц опять отметина…

— Тоже во время поиска?

— В общем, да… Необычайный тогда был поиск, правильней назвать будет — поиск-засада…

— Расскажите поподробнее.

— Наша Двести тридцать седьмая в ту пору развивала наступление в направлении Бердичева, Казатина и Самгородка. Февраль тогда выдался на редкость суровым и ненастным. Холода и морозы сменялись оттепелью, выпадал снег, а то и дождь, затем — снова заморозки. Погода менялась даже в течение суток. Все это не могло не сказываться на действиях войск. Возвратившись после очередного «ремонта» из медсанбата, я застал свою разведроту в районе деревни Леонардовка, что неподалеку от Бердичева. Полмесяца пришлось находиться в резерве начальника разведки дивизии майора Андреева. Тогда еще он был жив. В середине февраля получаю срочный приказ — готовить разведчиков к поиску, к действиям в тылу противника. Начинаем изучать населенные пункты, находящиеся в так называемой ближайшей тактической глубине. Провожу ежедневные тренировки в своем тылу — на аналогичной местности. Поиск готовили очень тщательно. Первым объектом был определен хутор Соболиевка, что севернее Самгородка. Наблюдение ведем круглосуточно — и за хутором и за нейтральной полосой, которая отрезала от хутора четыре, стоящие отдельно, на отшибе, хаты. До начала операции оставались сутки… И вдруг утром возвращается из боевого охранения сержант Рыльский и докладывает, что к рассвету исчез сарай, примыкающий к одной из четырех пустых хат. Пришлось на ходу перестраивать весь план операции…

Афанасий Рыльский сидел, едва ли не прислонившись к раскаленной печке-буржуйке, зажав в руках алюминиевую кружку с чаем.

— Подвинься маненько, сожжешь полушубок-то, — заметил Василий Малин.

— Ух, пробирает там, зараза, до самых мелких косточек достает…

— Так… Давай рассказывай дальше, да подробней давай про все, что увидел там.

— А шо подробней… Тут все ясно, Василь, я еще с вечера, как только заступил, заметил, что угол крыши разобран. Думаю: навроде-кась так не было вчера. Гляжу в бинокль — никаких следов, вокруг ни души. Ну, ночью, сам знаешь, наши постреляли малость, да и они тоже, под шумок-то ничего не слышно, не видно било. А утром гляжу — мать моя родная! — от сарая-то два столба осталось, аж не верится. Соображаю про себя, может, разнесло в щепки, да нет — не похоже, все аккуратненько, по-немецки сделано…