Александр Русов - В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть)

Сергей Сергеевич изумился, как быстро удалось разгромить такое сложное, прочное сооружение, хотя удивляться, собственно, было нечему: за последние годы Институт химии накопил богатый опыт подобного рода реконструкции.

Триэс задержался в дверях. Викентий Петрович кивнул, приглашая зайти.

— Садись, — предложил он, погружаясь в изучение командировочного удостоверения.

Сергей Сергеевич сел.

— Что-то я тебя не знаю. Давно здесь работаешь?

— Да уже лет двадцать.

Викентий Петрович удовлетворенно кивнул, прищурился, наморщил лоб, как бы вспоминая то далекое, славное, двадцатилетней давности время, когда и он, совсем еще молодой, гонял мяч по зеленому полю.

— Ну что ж, ладно. Давай двигай науку…

По-хорошему улыбнулся. Без лишних вопросов поставил крутую закорючку.

Осторожно закрыв за собой пачкающую дверь, Сергей Сергеевич как-то сразу забыл о существовании Викентия Петровича, ибо отправка образцов в Институт токсикологии волновала его куда больше, чем хамоватое панибратство нового заместителя директора по общим вопросам. «Что за чушь несусветная! Ведь не первый год работаем. Какая токсичность? Какая вредность? Все будто с ума посходили».

Игорь Леонидович Сирота как начальник отдела отрицал свою причастность к организации проверки. Инициатива-де исходила от отдела техники безопасности. Вот, мол, Сергей Сергеевич пусть сам теперь с ними и разбирается. Словом, Правая лаборатория провела свою решающую наступательную акцию безупречно, надежно спрятав концы в воду.

Сергей Сергеевич метался из угла в угол, точно дикий тигр в клетке, не зная к чему придраться, на ком сорвать злость.

— Зачем столько горшков? Все окна заставили. У нас химическая лаборатория или оранжерея? А это что за уродец?

— Аскольд полил его как-то кротоновым раствором, — терпеливо объяснял Ласточка. — С тех пор не растет. А концентрация, между прочим, была ерундовая, меньше процента…

Решительно отодвинутый профессором в сторону, горшок с неказистым растением, которое не росло, но и не погибало, противно скрипнул по подоконнику.

Несколько успокоившись, Сергей Сергеевич достал из своего разношенного портфеля блокнот с приэльбрусскими записями и принялся что-то вполголоса обсуждать с Валерием Николаевичем. Они просидели в лаборатории допоздна, склонившись над столом, а Гурий, работавший, как обычно, под тягой, ревниво и настороженно прислушивался к их нескончаемой беседе.

Приближался юбилей заведующего отделением Самсона Григорьевича Белотелова. Художники выводили последние завитки на поздравительном адресе, в механической мастерской полировали вырезанную из латуни латинскую цифру «L», уже печатался на пишущей машинке приказ, согласно которому товарищу Белотелову Самсону Григорьевичу за многолетнюю безупречную работу объявлялась благодарность с занесением в личное дело и выдавалась премия из директорского фонда в размере месячного оклада.

Перед началом торжества в приемной дирекции проходила регистрация приехавших поздравить Самсона Григорьевича от имени многочисленных институтов, министерств, ведомств, промышленных и опытно-промышленных предприятий. Подоспели и местные товарищи, в силу занимаемого ими в Институте химии положения выступающие исключительно на всех юбилеях. С учетом соблюдения должной пропорции между специалистами-учеными, рабочими, работниками вспомогательных служб и общественных организаций, получился весьма внушительный список.

Давая последние указания и напутствия, заместитель директора Владимир Васильевич Крупнов в то же время выслушивал исходящие от товарищей отдельные предложения. Он соглашался, возражал, хмурил лоб, поигрывал ямочками щек, склонял голову набок и разводил руками, как бы наглядно призывая к самому широкому охвату при проведении этого ответственного мероприятия.

От каждого учреждения приехало два-три представителя, реже один, в зависимости от того, насколько солидным и близким Институту химии оно себя считало. Зал оказался полон. Стихийное стремление институтского населения присутствовать на юбилее одного из своих руководителей сложилось с организованными усилиями Викентия Петровича Белоукова, за полчаса до начала юбилейного заседания обзвонившего всех начальников отделов с тем, чтобы каждый лично проследил за своевременной явкой людей. Вообще с приходом Викентия Петровича в институте, кажется, устанавливался наконец долгожданный, совершенно необходимый для нормальной работы порядок.

Зал гудел. Рассаживались по местам. Располагались по чинам и интересам. Сергей Павлович Скипетров и Триэс оказались рядом. К ним, испросив разрешения, присоединился Андрей Аркадьевич Сумм. За длинным столом президиума, накрытым зеленым сукном, сидели в ряд: Владимир Васильевич Крупнов, сам юбиляр, Викентий Петрович Белоуков, руководство общественных институтских организаций. Три вазы с красными гвоздиками почетным караулом застыли на одинаковом расстоянии друг от друга.

В кратком вступительном слове Владимир Васильевич охарактеризовал славный жизненный путь Самсона Григорьевича от простого маляра до ведущего специалиста крупного научного учреждения, хорошо известного в нашей стране и далеко за ее рубежами, а потом началось обычное. Очередной по списку поздравитель поднимался с места, шел к сцене — иногда в сопровождении помощника, который нес следом сверток и цветы, — выходил на трибуну, надевал (или не надевал) очки, раскрывал (или не раскрывал) папку с адресом, произносил речь, содержащую непременные уверения в том, что все сказанное идет от чистого сердца, передавал Самсону Григорьевичу папку, брал из рук ожидавшего в сторонке помощника знаки внимания, подносил юбиляру «этот скромный сувенир», «эти скромные цветы», жал руку, целовал (или не целовал) один-два-три раза куда-то в ухо или просто символически прижимался щекой к щеке и, взволнованный выходом на просматриваемую тысячью глаз сцену, уходил вниз по крутой деревянной лесенке.

Сообщались в микрофон новые фамилии — очередника и того, кому надо готовиться, — и уже следующий представитель шел по проходу на сцену. Этот упорно называл Самсона Григорьевича Самсоном Георгиевичем, вспоминал славный путь, пройденный ими рука об руку, ту дружбу, которая долгие годы связывала их лично и их предприятия, постукивал перстом указующим по дарственной папке, говорил о добрых словах, в ней заключенных, дарил, жал руку, обнимал, целовал. Стопка адресов росла, гора цветов и подарков закрыла сначала грудь, потом и лицо Самсона Григорьевича, которого следующий оратор, видимо от сильного волнения, величал уже Семеном Григорьевичем — впрочем, самым натуральным образом и от всего сердца. Он тоже клялся в любви, отмечая исключительные человеческие и деловые качества юбиляра, называя его своим учителем, другом, братом, отцом…