Александр Русов - В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть)

— Давайте попробуем разобраться спокойно, — примиряюще сказал Сергей Сергеевич. — Хотя бы с кротонами. А уж с Таганковым — ладно. Что теперь поделаешь?..

Сирота сразу смягчился.

— Мне и самому не хотелось бы… Работа в практическом отношении важная, нашему отделу нужная…

— Да, да, да, — кивал Сергей Сергеевич, прикидывая в уме, не продешевил ли, и если да, то насколько.

Из столь быстрой перемены в поведении начальника отдела он сделал вывод, что, наверно, выгоднее все-таки было бы сохранить слона. Но сил и желания что-либо менять, переделывать, переигрывать уже не осталось. Вся энергия куда-то ушла, необратимо отделилась на центрифуге.

— Старые протоколы испытаний у вас сохранились? — справился Игорь Леонидович.

— Полагаю, что да.

— Тогда никаких кротонов! — громко, заговорщически, как единомышленник, прошептал Сирота.

— Не понимаю.

— Можно же назвать их иначе?

Сергей Сергеевич понял. Все-таки в учрежденческие игры он играл много хуже начальника. Следовало это признать.

— По Женевской номенклатуре они называются тетраариленфосфориленбутиленгликольадипинатбутонами, — сказал он.

— Длинновато, — шумно выдохнул воздух Сирота. — Лучше тогда назовем тему так: «Разработка новых консервирующих веществ». Согласны?

— Пожалуйста.

— А старую закроем.

Сирота оперся ладонью о полированный стол.

— Только кто будет вести? Таганкова-то нет, — озабоченно проговорил Сергей Сергеевич.

— Ну народа у вас хватает. Каледин. Ласточка…

— Они занимаются кетенами.

— Так ведь кетены мы закрываем.

— Что?!

— Вы разве не знаете? — чистыми, как у младенца, глазами взглянул на Сергея Сергеевича начальник.

— Впервые слышу.

— Ну что вы… Вопрос решен.

— Но ведь крысы остались живы!

Сергей Сергеевич в растерянности зашуршал отчетом, отыскивая нужную страницу.

— Вот!

— Ну и что? — даже не заглянул в отчет Игорь Леонидович. — На крыс может не действовать, а на людей…

Сергей Сергеевич попытался было противопоставить демагогии Игоря Леонидовича собственную демагогию, полагая, что других средств борьбы с нею не существует. Встав на горло собственным принципам, он сослался на один из самых основополагающих, классических, рассматриваемых всеми как абсолютная истина трудов, которым Игорь Леонидович просто не посмел бы пренебречь, но тот в свою очередь сослался на еще более классический, еще более основополагающий, еще более современный труд, каковой не только вслух, но даже в тайных мыслях своих оспорить было никак невозможно.

— Ведь есть же официальное заключение… — едва не плакал профессор.

— Хорошо. Буду с вами вполне откровенен. Думаете, без ваших кетенов мало у меня забот? Бесконечные жалобы. И Самсон Григорьевич настаивает.

— Ему-то какое дело?

— Я понимаю. У вас аспирантка. Ей — защищаться. Но нельзя же ради этого подвергать опасности жизнь остальных сотрудников. Измените тему. Чуть поверните. Не мне вас учить… Очень вам советую не упорствовать. Очень! — вдруг снова перешел он на громкий шепот. — Для вашей же пользы. Поверьте.

После этого неприятного, унизительного разговора Сергею Сергеевичу не хотелось возвращаться в лабораторию. Что он скажет? Как объяснит случившееся? Чем оправдает гнусную сделку?

…Две одинокие фигуры брели по институтскому парку друг другу навстречу. Одной из них был страдающий, запутавшийся, обессиленный и обесчещенный Сергей Сергеевич, а другой — тоже сильно сдавший за последний месяц Сергей Павлович Скипетров. И встретились они, по странному совпадению, на той самой дорожке, на которой Сергей Павлович повстречал Дину Константиновну. Под теми самыми липами. И даже время дня совпадало.

Впрочем, не стоило вспоминать. Все истлело, перегорело, кануло в вечность. Любовь Дины к своему мужу, ее преданность заставляли теперь Сергея Павловича раскаиваться в недостойном своем поведении. Сергей Сергеевич как бы вырос, возвысился в его глазах, получил особое право на покровительство.

Они поздоровались, разговорились.

— Закрывают кетеновую тематику, — пожаловался Степанов. — Все точно сговорились. Даже Самсон Григорьевич.

— Не обращайте внимания. Это ничего не изменит.

— Еще как изменит!

— Ровным счетом ничего.

Сергей Сергеевич даже вздрогнул, вновь услышав эти слова. Они таили в себе нечто непонятное и могли означать что угодно.

— Вам еще повезет.

— Спасибо.

— Вам еще предстоит…

Не окончив фразы, Сергей Павлович как-то слишком уж резко повернулся и, даже не попрощавшись, заспешил куда-то.

Эта случайная встреча в парке несколько приободрила Триэса, хотя ничего определенного, обнадеживающего или тем более утешительного Сергей Павлович ему, в общем-то, не сообщил. Но так устроен человек, что в темные периоды своей жизни он воспринимает как щедрый подарок судьбы уже простое слово участия, мимолетную доброжелательную улыбку.

Трудные настали времена. Распахнутая настежь дверь в фантастический мир, подаривший ему юношескую легкость и вдохновенные часы, вдруг захлопнулась, но и прежней спокойной жизни больше не существовало. Точно они с Инной вернулись из Приэльбрусья не к домашним очагам, а на пепелище. Все менялось в худшую сторону, и на что мог он теперь рассчитывать? На какие перемены? Самое же ужасное заключалось в том, что Инна вела себя с ним как в переполненном автобусе, стараясь потесниться, ужаться, забиться в угол — лишь бы ее не трогали, не касались, оставили в покое.

И вот приходит час, когда он вынужден сообщить сотрудникам правду: кетеновую тематику закрывают.

— Как же вы согласились на это, Сергей Сергеевич?

— Меня никто не спрашивал. Теперь будем заниматься одними тетраариленфосфориленбутиленгликольадипинатбутонами.

— То есть теми же кротонами? Остроумно. Но какое они имеют право закрывать тему? Без рассмотрения на подсекции. Без решения секции. Без обсуждения на ученом совете.

— Было бы желание, — печально замечает профессор. — Право всегда найдется.

Звонит телефон. Сергея Сергеевича вызывают в дирекцию. Когда возвращается, его уже ожидают две посетительницы.

— Мы из Лютамшор, — говорит одна. — Вы ведь занимаетесь консервантами?

— Занимаемся.

— Кр е тонами? — заглядывает женщина в бумажку.

— Кр о тонами, — уточняет Триэс. — Но только мы ими занимались раньше. А теперь — тетраариленфосфориленбутиленгликольадипинатбутонами.

— Ага, — едва переводит дух женщина. — Скажите, а они… эти ваши… ну эти… лучше или хуже, чем кр е тоны? — снова заглядывает она в бумажку.

— Да как вам сказать… Почти такие же.