Александр Русов - В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть)

Это его интимное действо грубо прерывает звонок телефона. Тоник снимает трубку.

— Слушаю.

— Алло!

— Вам кого?

— Таню.

Трижды прокручивает диск, сигнализирует тем, у кого параллельный аппарат.

— Там никто не подходит, — говорит Тоник.

— Как это?

— Вам Таню?

— А вас как зовут?

Ну вот, опять… Начинается…

— Послушайте, девушка…

— А у вас есть машина?

— Да в гробу я ее видал.

— Духовные интересы?

— Чего?..

«Мур-мур, — звучит в трубке. — Мяу-мяу!»

— Вам сколько лет?

— Мне-то?.. А вам?

— Двадцать четыре.

— Ну.

— Стройная, симпатичная блондинка. Рост сто шестьдесят три. С высшим образованием и уравновешенным характером. Доброжелательная, замужем за генералом, материально самостоятельная.

— Ну!

— Так сколько вам лет?

— Шестьдесят, — говорит Тоник, желая прекратить разговор. — Недавно исполнилось.

— А как зовут?

— Платон. Можно Тоник.

— Антон?

— Ну положим…

— А рост?

— Что рост?

— Рост какой?

— Семьдесят три.

— Метр семьдесят три?

— Без метра.

— Я вам не верю. Давайте встретимся.

— Зачем?

— Очень хочется быть счастливой…

— У тебя же муж генерал.

— Ну и что?

— Старый, что ли?

— Моложе вас.

— Так какого хрена?

— Просто так. Интересно. Чтобы вы знали, я люблю домашний уют, природу, семью, живопись, музыку, спорт…

— За кого болеете?

— Кино люблю, театр, фотографию, джаз, путешествия, шитье, вязанье, детей, литературу, езду на машине и велосипеде, бальные и современные танцы. Круг интересов широкий. Коммуникабельна, жизнерадостна, великодушна, вежлива. Искренняя, впечатлительная, ласковая, с чувством юмора, веселого нрава, честная, добрая, застенчивая…

— Оно и видно.

— У меня красивые ноги, глаза, имя…

— Какое?

— Ирина.

— Я так и думал.

— Почему?

— Алло! Девушка!.. Вам, собственно, кто нужен?

— Ну… Достойный, порядочный, обеспеченный, материально независимый мужчина. С добрым умом и умным сердцем. Непьющий, некурящий, без вредных привычек. Справедливый, добрый и отзывчивый. Немного вспыльчивый…

— Это есть.

— Испытавший горечь неудачи. Носящий очки. Интеллигентный. Мужественный. С сильным характером. Научный сотрудник, работник культуры или писатель. Обязательно интеллектуал и эрудит. С чувством юмора. Пользующийся уважением окружающих. Темпераментный, романтический, спортивный. Оптимист и жизнелюб. С поэтической душой и широким кругозором…

— Ладно, — говорит Тоник. — Раз такое дело…

— Встретимся?

— Сегодня в семь.

— Где?

— Скажем, у входа во вторую линию ГУМа. Со стороны улицы 25-го Октября. Устраивает?.. На мне, значит, будет куртка. Такая синяя. И лыжная шапочка… Да, вот. А Тане-то что передать?

— Какой Тане?..

Тоник всматривается в групповой портрет любимой команды. Тоник вглядывается в развернутых веером огнедышащих красоток. Его рука забылась на телефонной трубке. «Вот, — думает, — еще один кадр. Ну куда от них денешься?»

Платона Усова будит телефонный звонок.

— Подъем! — кричит со сна бывший десантник. — Рота, подъем!

В полосатых трусах и голубой грязно-линялой майке с короткими рукавами, встрепанный и смурной, он вскакивает с постели.

— Да, слушаю. Кхе!

— Платон Николаевич? — урчит незнакомый бас. — Это из Иностранной комиссии вас беспокоят. Насчет поездки…

— Кто? Что? Кхе! Куда?

— В Венгрию.

— Когда? По линии ветеранов?

Платон зажмуривается, трясет головой и окончательно просыпается. Почему-то он стоит босой в коридоре возле телефона, прямо напротив зеркала и шевелит пальцами ног. Все окружающее пребывает в тумане. Будто чайник выкипел и поверхность стекла запотела.

В зеркале смутно отражается крепкая, словно отлитая из гипса, фигура — такие стояли раньше в любом парке, а рядом уж обязательно — девушка с веслом. Платон стаскивает через голову майку, рыхлит пальцами растрепавшиеся волосы. Из зеркала глядят на него в упор голубые подслеповатые глаза.

«Фу! Неужели проспал? Кхе!.. Что на сегодня? Кхе!.. Получить деньги на почте. Купить цветы. Позвонить насчет памятника. Съездить на кладбище…»

— На зарядку становись! Кхе!..

Зарядка в хорошем темпе. Водные процедуры. Наконец он водружает на нос очки. Туман опадает. Окружающее проясняется.

И сразу возникает поправка к плану: не звонить, а прямо ехать в Мытищи. Долго они еще будут тянуть? И договориться насчет земли и ограды. О месте для второй могилы. Они с Ириной должны лежать рядом. Кто занимается участками? От кого это зависит?

Бывший десантник, гроза вражеского тыла, несколько раз раненный и однажды контуженный Платон Усов подходит к роялю, опять разглядывает фотографию, ставит на место, отправляется на кухню. Его только что уверенная, вразвалочку, походка морячка, кавалериста или героя дворовой шпаны былых времен вдруг снова становится тихой, шаркающей, стариковской.

Не давая кофе закипеть, он снимает ковшик с плиты, ждет, когда опадет кружевная пена. Из столовой доносится долгий протяжный звук: звук лопнувшей струны, удара часов, аккорда на фортепьяно. В голове — шум, путаница, какофония. Большой симфонический оркестр настраивает свои инструменты. Видно опять подскочило давление. Кхе! Может, не пить кофе? Принять таблетку?

Значит так: почта, цветочный магазин, кладбище… Где извещение о денежном переводе?.. Вот оно, на письменном столе. Ладно. Кхе! А это что за выписка?

«Клон /от греч. klōn — ветвь, отпрыск/ — ряд наследственно однородных копий одной особи, образующихся в результате бесполого размножения…»

Непонятно. Кхе! Какая-то чепуха. Ах вот что… Да, вспомнил. Надо позвонить Антону, спросить. Он-то наверняка знает. Ученый человек. Кхе! Кхе!..

— Ирина?

Но едва произносит он это имя в телефонную трубку, как опять все вокруг затягивается мутной пеленой, плывет перед глазами, мешается в голове. Ему достаточно одного имени. И так всякий раз. Достаточно произнести ее имя, как он уже видит ее как живую, почти осязает. Вот она сидит на вращающемся стульчике за роялем, улыбается, как на фотографии, встряхивает золотыми кудрями. Узкие плечи, тонкие пальцы…

— Здравствуй. Кхе! Антона можно?.. Нет? Уже ушел? На работу?.. Совсем ушел?..

Из телефонной трубки доносится грустно-насмешливое: «Хм!» «Проспал, проспал, — свербит неотступная мысль. — Ничего теперь не успею». Затянувшуюся паузу заполняют едва слышные посторонние звуки музыки, контрабандно просочившиеся в телефонную сеть.

— Он здесь больше не живет, Платон.

— Что? Кхе! Как! Не может этого быть…

Все. Он уже не видит ее. Крутящийся стульчик пуст. В коридоре сумрачно, пыльно, сыро…

Кому-то ведь он собирался звонить. Кому и зачем?..