Александр Русов - В парализованном свете. 1979—1984 (Романы. Повесть)

Позвонить, сходить на почту, в цветочный магазин, потом ехать на кладбище.

Ну вот, вспомнил. Наконец-то! Звонить насчет памятника…

Платон теребит уведомление с почты. «Повторное. Получите срочно». Гонорар пустяковый. Небольшое переиздание. А на кладбище, должно быть, холодно. Теплое белье. И что-нибудь непромокаемое на ноги.

На улице снова оттепель: снег с дождем. Снег с дождем или дождь со снегом — сразу даже не определишь. Выйдя из подъезда, пахнущего прошлогодними кошками, Платон поднимает воротник мешковатого серого пальто, глубоко засовывает руки в большие накладные карманы, нахлобучивает шляпу на глаза, направляется в сторону метро, но возвращается, вспомнив: сначала на почту.

Крупная вязь цифр на фасаде почтового отделения навевает мысль о хижине в горах для застигнутых непогодой путников. Душный предбанничек. Народу мало. Платон просовывает квиток в щель, под застекленную перегородку.

— Кхе!

Девушка за стеклом поднимает глаза. Девушка за барьером роется в длинном узком ящике с карточками, перебирает их, ищет, находит, протягивает квиток.

— Заполняйте.

— Только в паспорте у меня другая фамилия. Кхе! Какую писать?

Девушка смотрит непонимающе. Как на сумасшедшего. Беличьи глазки разгораются недоверием, недоумением, любопытством, насмешкой. Волосы — как сухая копна сена. Вот-вот вспыхнут.

Усов лезет за пазуху, во внутренний карман, выкладывает красную книжечку — удостоверение личности.

— Литературный псевдоним, — объясняет Усов, нервно переминаясь с ноги на ногу, кокетливо поигрывая щеточкой усов. — Кхе-кхе!

Девушка раскрывает паспорт Усова. Девушка раскрывает красную книжечку. Девушка сличает две фотографии. В книжечке — шалопаистого вида, коротко стриженный молодой человек лет двадцати. В паспорте — представительный сорокалетний мужчина.

— Что-то не похоже, — говорит девушка посетителю, криво улыбаясь, стреляя в писателя заинтересованным взглядом. — Ни тут, ни тут, — говорит она, играя глазами. — Ладно, заполняйте по паспорту.

Усов отходит в сторону. Усов садится на колченогий железный стул, начинает царапать обломанным школьным пером, то и дело тюкая им в почти пустую чернильницу.

«Пригласить ее вечером в клуб, — сама собой зарождается в нем мысль. — Дождаться обеденного перерыва и повезти обедать. Взять телефон. Назначить свидание».

Фиолетовые чернила расползаются колючими иглами по рыхлой бумаге. Буквы сливаются — не разобрать.

Обедать, кино, пригласить, а потом… — совершенно самостоятельно уже округляется воспламененная мысль, вполне не успев еще даже оформиться.

Цветы, кладбище, памятник, — наперекор этой доносится откуда-то издалека другая мысль, но, тихо прошуршав, тотчас уносится прочь, вместе с убегающей куда-то назад Метростроевской улицей, стенами домов, колоннами, балконами, моментально застывшими фигурками прохожих.

Такси мчится, разбрызгивая по сторонам ошметки напитанного сыростью снега. Такси рычит и вибрирует. В такси мчится писатель Усов. В такси мчится девушка с почты. Они сидят рядом, тесно прижавшись: Усов и девушка его мечты, стриженная под современного мальчика.

Такси, цветы, почта, Венгрия… Гонорар за очень старый рассказ. Не ведающий своего возраста старый писатель Усов или молодой человек по имени Тоник в солнцезащитных очках вместе со своей возлюбленной, которую только что выдумал, мчатся по слякотной осенней Москве. Или же тот, другой — доктор наук Кустов в кожаном скрипучем пальто — несется куда-то сломя голову по тусклым от непогоды скоростным магистралям Будапешта…

— Сейчас направо.

Скрип тормозов. Платона отбрасывает, заваливает к дверце, а девушку — прямо ему на колени.

— Давайте знакомиться. Кхе!.. Платон… А вас?.. Постойте, не говорите. Я сам догадался. Кхе-кхе! Хотите скажу?..

В палате № 3 включили электрический рефлектор. В палате № 3 стало совсем тепло. Больного побрили, умыли, переодели в чистое, и он сразу помолодел — лет на двадцать. Больше не покашливает. Простуду вовремя удалось заглушить. Подавить. Купировать. И все благодаря профессору Петросяну, который вовремя принял надлежащие меры.

Давление у больного постепенно выравнивается, нормализуется разрыв между верхним и нижним, но пульс все еще замедлен пока. Профессор Петросян далек от самоуспокоенности. Профессор Петросян считает, что это только временное улучшение. Все вены на руках пациента исколоты. Он держится на одних лекарствах.

— Как себя чувствуем, Платон Николаевич?

— Антон… Антон Николаевич…

— Извините. У меня тут написано… Да, конечно, исправлено. Я ведь помню: Антон…

Источенное болезнью лицо больного, костлявые кисти рук, прозрачная кожа — все говорит о том, что кризис не миновал.

— Значит, так… Антон Николаевич Усов…

— Кустов… — слабым голосом поправляет больной.

Профессор Петросян мотает каракулевой головой. Опять путаница! Безобразие! Сестра невнимательна. Сколько ошибок! Сделать замечание. Поставить на вид…

— Полных лет?

— Сорок два.

— Профессия?

— В научно-исследовательском…

— Так. Хорошо. Доктор наук…

Профессор Петросян предельно внимателен. Профессор Петросян предельно сосредоточен. Его интересуют даже не сами ответы. Интересует характер поведения пациента. Профессору Петросяну важно выявить стереотип. Нащупать исходную причину. Все возможные ситуации хорошо известны. Их можно пересчитать по пальцам. Прежде всего это Geschlechtsleben: [31] Здесь: половая жизнь, сексуальный вопрос (нем.) . муж изменил, жена сбежала, любовник бросил. Затем наследственность. Любого вида стресс. Социальные проблемы.

Причин, таким образом, только четыре, хотя каждый больной уверен, что его случай единственный, судьба особенная.

— Почему вы решили оставить работу?

— Сил не осталось…

— Подлечим, — бодрым, веселым, исполненным оптимизма голосом замечает профессор. — Силы появятся. Что еще?

— Мелкотемье… Иссушение мозгов…

— Думаете заняться чем-то другим?

— Поздно…

Профессор Петросян констатирует: неуверенность. Профессор Петросян отмечает: классический случай депрессии. Такого пациента можно демонстрировать студентам на лекциях. Профессор Петросян записывает: «социальный аспект». И мелко в скобках: «работа».

— А дома? Жена?..

— Nil bonum [32] Искаженное «Nil nisi bonum» — «О мертвых ничего, или только хорошее» (лат.) . Здесь: «Ничего хорошего». .

И профессор что-то опять помечает, записывает в другую графу.

Всех подобных больных мучает одно и то же. Новое влечет, старое не пускает — так можно это сформулировать. Такова почти универсальная формула болезни, которую не без успеха в течение многих лет пытается купировать профессор Петросян со своими сотрудниками. Однако от ситуаций он не лечит — это следует подчеркнуть особо. Ситуации, на фоне которых болезнь возникает и прогрессирует, медицина еще не научилась лечить, хотя лечить в первую очередь следовало бы именно их.