Павел Гельбак - ...И вся жизнь

— Приварят, — хлопнул по плечу Анатолия сосед справа, — помяни мое слово — приварят…

Анатолий весь ушел в созерцание футбольной баталии.

Маркевич, которая явно начинала скучать, спросила:

— Они по какой системе играют: плюс два — плюс четыре?

— Какая разница? В кубковых матчах слабых команд не бывает, — невпопад ответил Светаев.

Мяч, отбитый защитниками москвичей, наконец попал к их скучающей в одиночестве звезде. «Десятка» рванулась вперед. За ним вдогонку пустились три принеманских футболиста. Поздно! Он на штрафной площадке, один на один с вратарем. Удар! Мяч, словно огромная рыба, затрепетал в сетке. На стадионе воцарилась такая тишина, что стал слышен рокот пролетавшего самолета.

— Мазилы, — оправившись от неожиданного потрясения, начал возмущаться парень в тюбетейке, — коровы на льду, им не в футбол играть, а свиней пасти.

— Где же вы видели, чтобы коровы свиней пасли?

— В детстве их надо было убивать, из рогатки…

Парень еще не кончил ругаться, как мяч, посланный чуть не с центра поля кем-то из принеманцев, влетел в левый от вратаря москвичей угол ворот.

Экспансивный сосед подбросил вверх тюбетейку и закричал Маркевич, словно глухой:

— В девятку! В самую девятку влепил! А что я тебе говорил? Вот так врезал!

До конца первого тайма стадион не мог успокоиться — аплодировали, кричали, буйствовали. Вместе с другими неистовствовал и Анатолий, подражая ему, кричал Сергунька. Кроме футбола, для них, казалось, ничего не существовало на свете. Маркевич удивленно смотрела на молодого Ткаченко. Только вчера он ходил, словно в воду опущенный, и все женщины отдела писем ему сочувствовали — парень от любви чахнет. Собирается даже уезжать из города, где у него родители, столько друзей. Но сегодня, глядя на Анатолия, никому бы не пришло в голову его жалеть.

Во время перерыва Светаев хлопнул Анатолия по плечу:

— Видал?

— Кого?

— Гляди, в центральной ложе.

С краю в центральной ложе сидели Олег Игоревич и Женя.

— А-а, — безразлично протянул Анатолий, — сегодня все пришли на матч.

Но Светаева не обманул безразличный тон приятеля, он решил подсыпать соли на его рану. Громко, чтобы слышали другие работники отдела писем, сказал:

— Все-таки у него нет самолюбия.

— У кого? — спросила Маркевич.

— У нашего главного. Чего водит в такие людные места эту… Велика честь пользоваться чужими объедками.

Кровь прилила к лицу Анатолия, задрожали губы:

— Ты! Ты что сказал? — Анатолий схватил Светаева за грудь. — Да как ты смеешь так говорить о ней?! Подлец!

— Мальчики, мальчики! — встала между приятелями Маркевич. — Опомнитесь. Не забывайте, где вы находитесь.

Анатолий схватил Сергуньку за руку и стал пробиваться к выходу.

— Подумаешь, Печорин, дурак — шуток не понимает, — обидчиво сказал Светаев.

Павел Петрович, набросив на плечи куртку, сидел у письменного стола и, листая блокнот, записывал на отдельном листке дела, которые предстоит проделать завтра…

«Послать повторный запрос в областное управление связи»…

«Выступить перед воинами гарнизона»…

«Выяснить, устроили ли»…

В комнату вошла Тамара Васильевна:

— Ты чего закутался. Такой теплый вечер. Пошли бы по нашей тропе.

— Знобит что-то, Тамара.

— В такую теплынь? Где это ты мог простудиться?

— Сквозняки.

Зазвонил телефон. Трубку снял Анатолий. Позвал отца:

— Тебя, какая-то дамочка.

Незнакомая женщина, сильно волнуясь, попросила Павла Петровича немедленно приехать на улицу Соловьиную. Там какой-то гад, а еще инженер, открыл краны с горячей водой, а сам ушел. Вода затопляет квартиры.

— Звоните в скорую техническую помощь, — посоветовал Ткаченко и пообещал завтра зайти, чтобы увидеть все своими глазами.

— Нахалка, — возмутился Анатолий, — вечером звонить по такому поводу.

— Почему нахалка? — не согласился старший Ткаченко. — Кому приятно, когда ему на голову вода льется. Представляешь, сколько она ждала квартиру. Отказывала себе во всем, чтобы скопить деньги на новую мебель. И вот все это портится из-за какого-то рассеянного гражданина.

— Все это так. Но причем ты?

— Читала мои статьи. Поверила в их автора. Решила, что он справедливый человек. Вот и звонит. Мы с тобой, сынок, журналисты. Значит, наше время принадлежит людям, как время врачей, следователей, пожарных…

В дверь постучали. Анатолий иронически заметил:

— Народ нас знает, народ нас любит. Наверное, за тобой. Кто-нибудь из твоих подопечных снова напился, буйствует.

На этот раз он не угадал. Почтальон принес телеграмму из Москвы. Анатолия Ткаченко приглашали приехать в ЦК ВЛКСМ для переговоров о работе.

На недоуменные вопросы отца с матерью Анатолию пришлось объяснить, что это ответ на его просьбу. Он просил ЦК комсомола перевести его на газетную работу в любую область страны. В силу сложившихся обстоятельств он не хочет больше оставаться в Принеманске.

— Ну и глупо, — не выдержала Тамара Васильевна, — пошлют на край света.

— Не горюй, мама. На краю света, если газета выходит, значит, и люди живут.

— Рано тебе.

— Рано! — передразнил жену Павел Петрович. — Не в этом дело, мы в его годы с тобой половину Советского Союза объездили…

Тамара Васильевна, вытерев слезу, улыбнулась:

— Не представляю, Павочка, как ты будешь узнавать, когда там, в Ярославле, или где-нибудь в Якутске Толик домой возвращается.

— По телефону, по телефону, — буркнул Павел Петрович. — Журналист должен ездить, видеть мир, профессия наша беспокойная…

Анатолий, стараясь разрядить обстановку, сильно фальшивя, запел: «Орлята учатся летать, орлята учатся летать».

После отъезда сына Павел Петрович пришел в редакцию, запер на ключ дверь в кабинете Криницкого и сказал:

— Брось, Олег, полосы, все к черту, — разговор будет.

— Ты меня заинтриговал, слушаю.

— Бери в редакцию. Хочешь — по конкурсу, хочешь — так. Есть штат? Бери на зарплату, нет — готов работать на общественных началах.

— А здоровье позволяет? — испытующе посмотрел на старого друга Криницкий.

— Без нашей проклятой газеты — где найдешь рай?

— Хочешь в рай? Милости просим. Герасим Кузьмич, кстати, уходит на пенсию.

— Надумал все-таки?

— Нет, до этого он своим умом не дошел. В обкоме посоветовали, когда принес им очередную кляузу.

— Не радуйся. Этот легко не разоружится.

— Вместе воевать станем. Легче.

— Нет, Олег, в заместители к тебе не пойду.

— Почему? Я надеялся. В обкоме говорил…

Ткаченко неопределенно ткнул куда-то в область сердца — мол, здоровье не позволяет, и добавил:

— Поищи кого-нибудь моложе, энергичнее. Для дела больше пользы. Мне бы должность попроще.