Юрий Слепухин - У черты заката. Ступи за ограду

— Вот, падре, — сказала наконец Беатрис, закончив рассказ о встрече в «Гэйлордс», об уик-энде и о своем состоянии в последние три дня. Странно, что, рассказав обо всем этом, она не испытала ожидаемого облегчения; она сидела с опущенными глазами, глядя на свои безвольно лежащие на коленях руки. — Только вы, падре, можете меня спасти… Как — я не знаю. Я знаю только, что этот человек теперь стал для меня дороже всего на свете. Я люблю его, и я видела его глаза… Он мне ничего не сказал, но… говорить было не нужно. А о своем женихе я теперь думаю как о совершенно чужом человеке, которого я предала, вы понимаете, я сознаю это все время… Но — он мне чужой. Что мне теперь делать?

Она задала этот вопрос совершенно спокойным тоном — как секретарша, окончившая печатать письмо и спрашивающая патрона о новом задании, и в ту же минуту словно лопнула сковывавшая ее до сих пор оболочка неестественного оцепенелого спокойствия.

— Что же мне делать, падре? — выкрикнула она отчаянно, подавшись вперед на стуле и стискивая перед собой судорожно переплетенные пальцы. — Падре, помогите мне, спасите меня!

Падре Франсиско ответил не сразу. Он слегка повернул голову, его очки вспыхнули холодным, неподвижным блеском.

— Спасти можно только того, Дора Беатрис, — сказал он негромко, — кто твердо и обдуманно желает быть спасенным. Так учит церковь. Ты это понимаешь? Полностью и до конца?

— Д-да, падре…

— Отлично. Давай теперь разберемся в твоей трагедии. Трагедия ли это? Да, без сомнения. Но почему? Со стороны, согласись, все это выглядит довольно банально. Девушка, давшая слово верности своему жениху, следовательно — по сути дела — уже с ним обрученная, неожиданно встречает другого мужчину, теряет голову, и потом оказывается, что тот женат. В такой ситуации вообще, строго говоря, нет ничего трагического… Это не трагедия, а всего лишь испытание честности, силы воли, характера. Если бы ты пришла ко мне с такого рода проблемой, то о ней не было бы смысла и говорить. Ответ мог бы быть только один: если ты христианка и, следовательно, тебе знакомо понятие нравственного долга, — ты выбросишь все это из головы. Здесь не могло бы быть никаких «но». Ты согласна?

Беатрис, не сводя с него испуганных глаз, нерешительно кивнула.

— Но у тебя, — продолжал падре Франсиско, — дело обстоит совершенно иначе. Ты не говоришь мне просто: «Падре, я вдруг разлюбила своего жениха и полюбила чужого мужа». Ты говоришь: «Я полюбила глубоко несчастного человека и чувствую, что только я могу его спасти. Но он женат, а у меня есть жених» — и так далее. Следовательно, твоя греховная и в других обстоятельствах не подлежавшая бы никакому оправданию любовь приобретает совершенно иную этическую окраску. Это уже не просто любовь — это акт самопожертвования. Ты жертвуешь собой, своим душевным спокойствием и даже, если понадобится, своей честью — ради чего? Ради того, чтобы спасти другого человека. Так?

— Да, падре, — едва слышно отозвалась Беатрис.

Падре Франсиско покачал головой и задумался.

— Любовь-жалость, — медленно произнес он. — Казалось бы, самая христианская из всех форм любви… «Она меня за муки полюбила» — помнишь? Именно так должна была полюбить Дездемона, воплощение христианской кротости. Неудивительно, что по этому же привычному пути пошло и твое чувство. Но этот путь полон неожиданностей, Дора Беатрис. И он не всегда верен!

Беатрис вздрогнула. Выкрикнув последние слова, падре помолчал и спросил тихо:

— Можешь ответить мне на один вопрос? Только сразу, не обдумывая. В лицее на лекциях по психологии вы, очевидно, занимались тестами «вопрос-ответ», — так вот отвечай мне так же, сразу. Скажи, в чем ты видишь главную добродетель христианина?

— В милосердии, падре.

— Нет! Нет, Дора Беатрис! — Падре Франсиско твердо ударил ладонью по столу. — Главная заключается в мужестве. Так было, есть и будет, меняются лишь формы проявления этого мужества, сущность его остается неизменной. В свое время оно проявлялось в том, чтобы открыто заявить о своей вере перед римским трибуналом и умереть на арене Колизея. Сегодня — для тебя в частности — оно проявляется в том, чтобы пройти через жизнь чистой и незапятнанной и научить тому же своих детей. Ты думаешь, это легко, Дора Беатрис? Нет, это не легко! Для этого, пожалуй, требуется не меньшее мужество, чем то, которое проявляли мученики первых веков. Тех терзали львы, убивавшие их плоть, нас же терзают легионы мелких и незаметных искушений, которые опаснее львов, ибо убивают душу. Понимаешь ли ты — душу!

Падре Франсиско встал и подошел к Беатрис. Та, оцепенев, испуганно смотрела на него снизу вверх.

— Для того, чтобы бороться с этими искушениями, — продолжал он, — необходимо мужество! Ты слышишь, Дора Беатрис?

Она поднялась со стула, пытаясь что-то сказать неповинующимися губами, не отрывая глаз от своего духовника.

— Я призываю тебя сейчас к этому мужеству, если ты считаешь себя христианкой…

— Падре… — Беатрис отступила на шаг, умоляющим жестом прижимая руки к груди. — Падре, вы меня не поняли…

— Я понял, что на твоем пути встретилось первое серьезное искушение — искушение жалостью! Пойми это и ты, Дора Беатрис! Дьявол способен надевать любую маску, он никому не является с хвостом и рогами, как его рисуют в детских книжках…

— Выслушайте меня, падре!

— В своем коварстве он может искусить нас вполне христианскими чувствами — милосердием, жалостью, человеколюбием. Поддайся этому искушению — и ты погибла! Дора Беатрис, своей духовной властью я приказываю тебе вырвать из сердца недостойную и гибельную жалость к этому человеку. Сумей выдержать с честью первое посланное тебе испытание — испытание твоей христианской верности, с одной стороны, и верности человеческой — с другой, в любви к твоему жениху…

— Падре! — рыдая, выкрикнула Беатрис. — Вы не можете требовать от меня этого, падре, разрешите мне увидеться с ним еще один только раз… Он такой несчастный, если бы вы знали, падре, какой он несчастный!..

Падре Франсиско отошел к своему столу и вернулся со стаканом воды. Беатрис пила, всхлипывая и обливаясь. Властным жестом он положил руку ей на голову.

— Всякий человек, добровольно отторгающийся от веры христовой, несчастен. Тот, кто отталкивает спасательный круг, тонет. Церковь может только молиться за таких людей, и она это делает. Вот все, что я могу тебе сказать, Дора Беатрис. Подумай над этим, и если через несколько дней у тебя еще останутся какие-нибудь сомнения, я охотно побеседую с тобой еще раз. Иди с миром.

Беатрис вышла из кабинета, глотая слезы. Секретарша проводила ее удивленным взглядом и крикнула: «Вы забыли плащ, сеньорита!» Она даже помогла ей одеться и материнским движением накинула на голову капюшон. Забыв застегнуться, Беатрис прошла большую, светлую прихожую, коридор, спустилась по лестнице.