Юрий Слепухин - У черты заката. Ступи за ограду

Доктор Альварадо нахмурился и побарабанил пальцами по подлокотнику.

— И это доставляет тебе удовольствие? — спросил он, искоса глянув на дочь. — Тебе нравится быть в состоянии интеллектуальной подчиненности? Избавляет от досадной необходимости думать, не правда ли?

— Я… Я не боюсь думать, — тихо сказала Беатрис. — И потом, это подчиненность не ума, а скорее души… Ты же знаешь.

— О да! — Доктор развел руками с ироническим видом. — Еще бы! Духовное руководство, воспитание молодежи в принципах христианской морали. Весьма похвально — в теории! Но когда ваш молодежный журнал по указанию падре Гальярдо публикует пастырское послание Фрэнсиса Спеллмана к этим корейским убийцам — это уже, дорогая моя, руководство не только духовное! И ни у кого из вас — интеллигентной молодежи, студентов! — ни у кого не возникло даже мысли о том, насколько это чудовищно…

— Прости, папа, — не поднимая глаз, все так же тихо, но твердо сказала Беатрис, — я не считаю возможным обсуждать этот вопрос… с тобой или с кем бы то ни было. Для меня любой спор такого рода решается авторитетом церкви, а значит…

— О-о, Иисус-Мария! — простонал доктор, взявшись за голову. — Значит — что?! Значит, что ты до сих пор не научилась думать, вот что это значит! И если завтра падре Франсиско Гальярдо заявит тебе, что по последним научным данным Земля все же оказалась плоской и на трех китах, то ты смиренно потупишь глазки и ответишь: «Да, падре, разумеется»! Черт побери, Дора!

— Папа, — укоризненно сказала Беатрис.

— Прости, — спохватился тот и снова закричал: — Но ведь это и в самом деле неслыханно, согласись! Всю жизнь бороться против предрассудков и на старости лет обнаружить, что твоя собственная дочь превращается в обскурантку!

— Какая же я обскурантка? — засмеялась Беатрис, пытаясь обратить в шутку уже начавший тяготить ее разговор. — Мне остался всего один год лицея, я уже усвоила всю классическую премудрость и еще собираюсь в университет. Доктора [27] Doctora — в Латинской Америке обращение к женщине, имеющей докторскую степень. Д. Б. Альварадо, дипломантка факультета философии и литературоведения! Звучит?

Отец махнул рукой:

— Нет, с тобой невозможно говорить всерьез. А в общем, могу сказать лишь одно: жизнь не так уж безнадежно запутана, как тебе кажется. Но главное, Дора, — тот путь, который сейчас представляется тебе самым верным, он ведь ничего не упрощает.

— Какой путь? — тихо спросила Беатрис.

— Путь бегства от жизни. Ты хочешь сейчас просто убежать от нее, от той ответственности, которую она на тебя налагает. Ты пытаешься укрыться от жизни за своим подчеркнутым отвращением к действительности, за стихами Бекера, за музыкой, наконец, за своим падре Гальярдо…

— Папа, ты ошибаешься, — сказала Беатрис так же тихо.

— Нет, Дора!

Доктор Альварадо поднялся и подошел к дочери. Беатрис быстро посмотрела на него снизу вверх и принялась разглядывать свои ногти, коротко остриженные и покрытые бесцветным лаком (яркий маникюр был в лицее запрещен).

— Нет, не ошибаюсь! Знаешь, что влечет тебя к падре? Возможность получить готовый ответ на любой вопрос. Но смотри, Дора, это опасный путь! Очень опасный, и он может привести тебя к тяжелому конфликту. Учти одно, девочка: ты вообще не из тех, кто может жить по указке. Женщины в нашей семье часто отличались очень своеобразным характером, я бы сказал… — Он замялся, подыскивая правильное определение. Беатрис сидела, опустив голову. — Я бы назвал его вулканическим характером, способным на совершенно неожиданные, м-м-м… взрывы. Надеюсь, ты меня понимаешь. А такие натуры, Дора, больше всего нуждаются в умении управлять своими поступками и принимать самостоятельные решения. Если такую натуру искусственно законсервировать и заставить жить по чьим-то указаниям, то рано или поздно произойдет катастрофа. Подумай об этом, пока не поздно!

— Да, папа, — совсем тихо ответила Беатрис.

Доктор Альварадо вернулся в свое кресло. С минуту в комнате стояла тишина, потом Беатрис сказала:

— Я совсем забыла… Вчера вечером звонил Мак-Миллан, он предлагает мне работу…

— Джозеф — работу? — Доктор недоуменно приподнял брови. — Тебе?

— Временную работу, папа, с первого января до конца марта. Его секретарша берет трехмесячный отпуск за свой счет, и он предлагает мне заместить ее на это время…

— Глупости, Дора, летом нужно отдыхать.

— Ничего не глупости, папа! Что тут такого? Ничего сложного, нужно только знать стенографию и машинку, и он говорит, что работать я буду не полный день — как мне удобнее, или утром, или после обеда. Ему все равно. И он предлагает пятьсот песо в месяц. Почему не заработать полторы тысячи? Фрэнк, когда учился, каждое лето работал — то барменом, то мойщиком автомобилей… В Штатах все студенты так делают. Папа, вон на столе зеркало — будь добр, передай… Мерси… Я ему определенно не ответила, обещала посоветоваться с тобой и позвонить. Каникулы начинаются в конце ноября, еще успею провести в Альта-Грасиа целый месяц…

Доктор Альварадо молчал. Тщательно расчесав щеткой волосы, Беатрис собрала их на макушке в длинный пучок и скрепила зажимом.

— Вот и готов «лошадиный хвост», — объявила она, искоса глядя на свое отражение в профиль. — Или, как более элегантно называют это англичане, «хвост пони». Но я все-таки не понимаю, почему ты против того, чтобы я поработала…

— Дора, у тебя нет возможности жить так, как живет большинство твоих подруг. — Доктор Альварадо вздохнул. — И если тебе еще придется работать во время каникул, то эту разницу ты почувствуешь скорее, чем мне бы хотелось.

— Неужели ты думаешь, я ее до сих пор не чувствовала? Мой сеньор, вы слишком дурного мнения о вашей дочери… Я прекрасно знаю, что если бы ты согласился вести себя так, как это делает большинство твоих коллег, то мы жили бы совершенно иначе. Ну, например, если бы ты тогда согласился выступить с реабилитацией Росаса… Конечно, хорошо иметь много денег, но еще лучше, когда тебя уважают, как сказал нищий, сидя в колодках. Так ты разрешишь мне работать у Мак-Миллана?

— Посмотрим, Дора, посмотрим, — уклончиво ответил доктор. — Я с ним поговорю. Если он не станет перегружать тебя работой…

— Конечно, нет! Он обещал, что не станет, да я и сама не дамся, — засмеялась Беатрис.

Внизу позвонили. Беатрис вскочила с места.

— Если это молодой Ретондаро, пусть пройдет ко мне, — сказал отец, выходя из комнаты вместе с нею.

Это и в самом деле оказался Пико.

— Ола, Дорита!

— Салюд, мой Пико. Ты к папе?

— А если к тебе?

— Во-первых, кабальеро, я занята: мне нужно мыть посуду. Во-вторых, сеньорита Люси ван Ситтер слишком ревнива, чтобы я рискнула принимать ее жениха.