Юрий Слепухин - У черты заката. Ступи за ограду

— Идемте, Беатриче, — сойдя с крыльца, сказал Ян, прикоснувшись к ее локтю.

Беатрис скользнула по нему невидящими глазами и снова отвернулась, растерянно глядя то на горбуна, то на Качо. Ян пожал плечами и достал портсигар.

— Сеньор Мендес, вы ведь знаете мое положение! — отчаянным голосом сказал горбун. — Я уже полгода не могу устроиться, у меня…

— Но, дружище, вы же должны понимать по-кастильски, черт побери! — Качо сошел на тротуар. — Я ведь вам объясняю, как обстоит дело…

— У меня больная мать, сеньор Мендес, — еще тише и еще отчаяннее сказал горбун, и кадык под его обтянутым подбородком сделал судорожное движение. — Я не могу оставить ее без лекарств, подумайте, сеньор Мендес, у вас тоже есть мать… Я ведь работал эти три недели не хуже других…

Беатрис с ужасом бросила взгляд на Качо, потом на остальных. Ян курил, стоя в стороне, прищуренными глазами разглядывая что-то в вершине акации. Норма, отойдя еще дальше, нетерпеливо ковыряла носком туфли выбоину на тротуаре.

— О, черт возьми, — воскликнул Качо, — ну как мне еще с вами тут говорить, на каком языке?.. — Он выхватил бумажник и достал несколько кредиток: — Вот возьмите, это все, что я могу для вас сделать, и ради всего святого…

Не глядя, он сунул горбуну скомканные деньги и кинулся от крыльца, подхватив под руку Беатрис:

— Идемте, Дора, пора ехать…

— Подождите! — воскликнула она, упираясь. — Неужели вы не поняли, чего он от вас хочет…

— Идемте, идемте… Я все понял, сейчас поймете и вы. Идемте!

На углу она вырвала у него свою руку и оглянулась. Горбун продолжал стоять перед крыльцом кантины — маленький, почти карлик, в чисто выстиранном линялом комбинезоне. И смотрел им вслед.

— Надоела мне эта история, — сквозь зубы говорил Качо. — Берман, конечно, сволочь… Наверно, накануне напился, а утром пришел на фабрику в собачьем настроении, и тут ему подвернулся этот парень. Он ему с похмелья и ляпнул: «Здесь не цирк, горбунов нам не требуется». А парень, надо сказать, и в самом деле старался… Он сильный, горбуны многие сильные… Но и оставить в дураках старшего инженера я тоже не могу. Создашь прецедент — начнут потом бегать к тебе по каждому пустяку, жаловаться, искать защиты… Ну, всё, не думать больше об этом! Сейчас махнем в Тигрэ, развлечемся…

— Что с вами, Беатриче? — воскликнул вдруг Ян. — Вам нехорошо?

— Да… Нет, ничего, — сдавленным голосом промолвила Беатрис. — Норма, я боюсь, что не смогу поехать.

— Ну во-от, Би, что же это ты… Ой, на тебе и в самом деле лица нет, бедненькая! Это макароны — я тебе говорила, не нужно было есть эту гадость…

— Да, наверно. Вы меня завезите на Окампо, а потом поезжайте.

— Может быть, в машине вам станет лучше, — добавил Качо.

Всю дорогу Беатрис молчала, откинувшись с закрытыми глазами на спинку сиденья.

— Ну, тебе не лучше, Би? — жалобно спросила Норма, когда машина обогнула желтую зубчатую стену Пенитенсиарии, сворачивая на Лас-Эрас. — Может, поедем?

Беатрис, не открывая глаз, отрицательно мотнула головой.

Улица Окампо дремала, погруженная в сиесту. На отполированном шинами асфальте копошились солнечные блики, лиловые лепестки глициний усыпали тротуар возле ржавой калитки с кованым вензелем Альварадо. Из соседнего сада одуряюще крепко пахло какими-то цветами.

— Спасибо, Норма… Позвони на этих днях, — пробормотала Беатрис, поцеловав подругу в щеку.

— Поправляйся, Би.

— Да, да…

Коротко кивнув «мальчикам», Беатрис торопливыми шагами вошла в калитку.

На сиденье остались забытые ею очки. Увидев их, Гейм выскочил из машины и пошел следом за Беатрис.

— Вы забыли, возьмите, — сказал он, догнав ее у ступеней подъезда.

— Спасибо. — Она взяла очки, не глядя на Яна. Тот схватил ее за локоть.

— Беатриче!

— Пустите… — Беатрис, с закушенными губами, дернула руку. — Пустите, слышите…

— Беатриче, нельзя же так…

Сильным рывком она высвободила руку и вскинула на Яна полные слез глаза.

— Не смейте ко мне прикасаться! — крикнула она, задыхаясь. — Вы там присутствовали, все слышали — и остались в стороне… Патриций!

Она повернулась и побежала вверх по ступеням. Гейм посмотрел ей вслед, слегка пожал плечами и вернулся на улицу.

— Что с ней случилось? — покосился на него Качо, нажимая кнопку стартера.

Ян Гейм закинул ногу на ногу, устраиваясь поудобнее на освободившемся сиденье, и поправил складку на брюках.

— О, пустяк, — небрежно отозвался он, закуривая. — Что-то вроде легкого солнечного удара. К вечеру пройдет.

Машина мягко фыркнула и рванулась, взметая за собой лиловый цвет опавших глициний.

Человечек, похожий на кобрадора [32] Cobrador — лицо, получающее деньги в оплату счетов (исп.). какой-нибудь захудалой фирмы, явился к Жерару во вторник двадцать седьмого, в одиннадцать утра. «Из агентства «Эль Колибри», — отрекомендовался он. — Позвольте удостоверение личности…» Убедившись, что имеет дело действительно с сеньором Бюиссонье, человечек уныло высморкался, расстегнул истрепанный дешевый портфель и, порывшись в его недрах, вручил Жерару запечатанный сургучом конверт. Когда рассыльный ушел, Жерар уселся в кресло, откупорил жестянку табака и стал медленно набивать трубку, не сводя глаз с лежащего перед ним конверта. Противно, что пришлось прибегать к такому способу, но…

«Новый фактор», так неожиданно свалившийся ему на голову, сразу вытеснил из нее все другие заботы. Речь шла о судьбе Элен, и если на свою ему было наплевать, то в этом случае нужно было что-то решать и что-то делать. Он не мог не понять в тот день, что происходило между его женой и этим Ларральде. Парень влюблен — это видно за десять миль. Что чувствует сама Элен — сказать трудно, но во всяком случае она сидела и слушала. Что же должен теперь делать он сам? Право на ревность имеет только любящий. Вопрос, следовательно, сводится к тому, чтобы получше узнать этого молодого медика и, в зависимости от того, что он собою представляет, спасать от него Элен или… или предоставить этой истории идти своим путем.

Ему самому он понравился. Понравился настолько, что он тогда почувствовал вдруг мучительную зависть — зависть к чужой молодости, умеющей смотреть такими глазами на любимую женщину, не обращая внимания ни на что в мире. Разве он, Жерар Бюиссонье, опустошенный и заблудившийся в жизни, — разве сможет он дать ей хоть подобие такого чувства? Если, разумеется, лекарь — порядочный человек…

Вот это и нужно было выяснить. Но как? Однажды ему попалось на глаза это напечатанное петитом объявление в нижнем углу газетной полосы: «Частное сыскное агентство «Эль Колибри» — коммерческие расследования, бракоразводные дела, розыски лиц. Зарегистрировано в федеральной полиции. Большой опыт, оплата умеренная, гарантируется строжайшее соблюдение тайны». Сначала его удивило дурацкое название агентства, потом он подумал, что — как ни противно обращаться к ищейкам — это, пожалуй, и будет наиболее разумное решение вопроса.