Семен Бабаевский - Свет над землёй

— Мы с Ириной хотели побывать у родных.

— Хорошо, — согласился Кондратьев. — Если хотите, могу подвезти вас в Усть-Невинскую.

День был на исходе, когда Кондратьев, Сергей и Ирина выехали из Рощенской и, от моста свернув вправо, направились по Усть-Невинскому тракту. «Победа», набирая скорость, покачивалась, а рядом с ней, протянувшись до кювета, мчалась горбатая тень. Сергей и Ирина сидели сзади, и встречный ветер, сухой и горячий, трепал их волосы. Сергей видел желтые поля, жнивье, копны снопов, валки соломы, лежавшие всюду, где прошли комбайны, и взгляд его туманился…

— Когда ты был в Москве, — заговорил Кондратьев, повернув седую голову, — к нам приезжала марьяновская делегация. На двух грузовиках прикатило человек тридцать во главе с Кривцовым.

— Чего это они пожаловали? — спросил Сергей.

— Электричеством интересовались.

— Своего нету, так хоть чужое приехали посмотреть. — Сергей поправил спадавший на глаза чуб и наклонился к Кондратьеву: — Ну, ты им все показал?

— Показывать-то особенно было нечего. Побывали они на гидростанции, посмотрели электромолотьбу у Рагулина и уехали. — Кондратьев с хитрецой взглянул на Сергея. — Твой приятель Кривцов очень интересовался, когда мы поставим вторую турбину. Я ему сказал, что турбина с завода отгружена.

— А почему она его так интересовала?

— Не знаю…

Кондратьев повернулся назад, хотел что-то сказать, но тут крохотная птичка зазевалась, не успела перелететь дорогу и забилась крылышками на смотровом стекле, прямо перед носом у шофера. Ирина вскрикнула, схватила шофера за плечи, просила остановить машину, но ветер быстро сдул птичку, отбросив ее куда-то в сторону.

— Думаю о наших соседях. — Кондратьев закурил. — А что, если вызывать нам марьяновцев на соревнование? Что ты скажешь, Сергей?

— Нам — и соревноваться с марьяновцами? — Сергеи двинул плечами.

— А что?

— Николай Петрович, да какое же это будет соревнование? Мы уже обогнали марьяновцев, по меньшей мере, лет на пять.

— Положим, не на пять, преувеличивать не следует.

Хорошо, не буду преувеличивать. Но пусть они нас сперва догонят, а тогда начнем соревноваться.

— Не беспокойся, догонят, но им сейчас надо помочь.

— Как же мы им поможем?

— Подумаем — найдем способ. — Кондратьев повернулся к Сергею и положил руку на спинку сиденья. — Начнем хотя бы с того, что дадим им часть электроэнергии.

— Дать-то можно, — сказал Сергей, — но это будет похоже на буксир.

— Ничего, иногда можно взять и на буксир.

Некоторое время они ехали молча. Ирина, еще думая о птичке, посматривала на мужа, — видимо, и ей хотелось что-то сказать, но она не решалась вмешиваться в разговор…

— Как мне помнится, ты же обещал Кривцову, — заговорил Кондратьев, — вот и настало время исполнить обещание. Вторую турбину мы к осени поставим.

— Обещал, верно, — согласился Сергей. — Но тогда у нас и в помине не было электромолотилок, а теперь они уже, считай, есть. О применении электричества на животноводстве мы тогда только мечтали, теперь это факт, и в скором будущем нам предстоит механизировать не восемь, а все тридцать шесть ферм… Как же тут помогать соседям, когда нам самим скоро мало будет этой станции?

— Сережа, а ты подсчитай, — все так же, как и при виде бедной птички, блестя глазами, заговорила Ирина: — Две турбины — это почти тысяча киловатт, или полторы тысячи лошадиных сил. Если дать марьяновцам хотя бы пятьсот лошадиных сил…

— А прислушайся, что говорит твоя жена и наш диспетчер. — Кондратьев одобрительно взглянул на Ирину. — Пятьсот лошадиных сил — это уже немалая «конница», и марьяновцы будут нам благодарны.

— Но эта «конница» и нам нужна, — сказал Сергей. — Нет, лучше пусть марьяновцы, по нашему примеру, строят свою межколхозную ГЭС! Пора!

В низине, утопая в садах, показалась Усть-Невинская.

— Ну вот и приехали, — сказал Кондратьев, когда машина подъехала ко двору Тутариновых.

— Зайди хоть на минутку к нашим, — сказал Сергей.

— Нет, поеду, — ответил Кондратьев. — Боюсь опоздать… В «Дружбе земледельца» назначено собрание, меня давно ждут. Кланяйтесь отцу и матери…

Машина, сделав крутой разворот, скрылась, оставив по всей улице медленно оседавшую пыль. Ирина остановила Сергея у калитки и сказала:

— Сережа, зачем ты так говорил с Николаем Петровичем?

— А я попрошу тебя, — сухо ответил Сергей, — если нужно будет подсчитать мощность нашей ГЭС, то это сделают и без тебя…

Ирина вспыхнула, чувствуя, как в груди у нее неприятно заныло, а на глаза навернулись слезы. Ей захотелось ответить Сергею теми же колкими словами, с языка ее чуть было не сорвалось что-то злое и обидное, но помешала Анфиса. Она бежала к ним с испуганным и заплаканным лицом и, обнимая обоих дрожащими руками, сквозь слезы проговорила:

— Ой, братушка… Ирина, милая… мама наша умирает…

Станичный врач, с худым, измученным лицом и усталыми раскосыми глазами, смотревшими сквозь очки, наклонившись над тазиком, мыл руки. Семей поливал ему из кружки воду. Тимофей Ильич, опираясь костлявым плечом о стену, стоял у окна и смотрел куда-то во двор. Сергей вошел в комнату той неровной походкой, какой входят в знакомый дом слепые. Он никого не видел, не слышал за спиной всхлипывания Анфисы, — искал глазами мать и не находил ее.

— Сергей Тимофеевич, — подойдя к нему, сказал врач, сняв очки и щуря по-заячьи смешно косивший левый глаз, — матушка страдает сердцем. И так как медицина уже пришла на помощь, то я бы не советовал в эту минуту входить к больной. Ей нужен покой.

— Мне бы только взглянуть…

— Сердце слабое, — сам себе говорил Тимофей Ильич, продолжая смотреть во двор. — Да я все время, сколько живу с ней, замечал у нее эту самую сердечную слабость… Чуть что — слезы, и там, где следует смеяться, она тоже плачет… А отчего? Конечно, от слабого сердца…

Не слушая отца, Сергей отворил дверь и остановился у порога, увидев лицо матери, похудевшее и ставшее совсем крохотным, с крупными жилами за ушами и с торчащими пучками седых и редких волос. Ее маленькая голова, все в том же сереньком, под цвет перепелиного крыла, чепце, лежала на подушках тяжело; глаза ее были закрыты слабо, не так, как у спящей, старческие, голые веки вспухли и точно слиплись. Весь ее изменившийся облик, а особом но то, что она даже не взглянула на сына, было так непривычно и странно, что Сергею показалось, будто перед ним лежала не его мать, а какая-то чужая, худая и некрасивая старушка… И все-таки он не разумом, а сердцем понимал, что это была не чужая ему старушка, а его мать, и ему было не под силу оторвать взгляд, а когда врач увел его за дверь, он ощутил на сердце неприятно защемившую боль.