Семен Бабаевский - Свет над землёй

Татьяна надела кофточку и быстрыми шагами пошла в соседнюю комнату.

На диване и в самом деле лежал Григорий, одетый, с неудобно запрокинутой головой, правая нога и правая рука свисали к полу. Свет луны падал ему на грудь. Он спал тем тяжелым и нездоровым сном, каким спят пьяные, и когда Татьяна увидела висевшую его сильную руку с широкой ладонью, взлохмаченный чуб, закрывавший лоб и глаза, когда она услышала стонущий храп и ощутила противный запах водки, ей стало и досадно, и больно, и грустно.

«Так вот ты какой, мой герой, — подумала она. — Нет, не подойду и не потревожу… Спи, отсыпайся, а вот завтра мы поговорим…»

И она вышла, осторожно прикрыв за собой дверь.

Утром, после собрания актива, Кондратьев и Сергей выехали в колхозы, — один все время находился на полях Яман-Джалги, Краснокаменской и Белой Мечети, другой — на полях Родниковской и Усть-Невинской. Вернулись они в Рощенскую, как и условились, на седьмой день к вечеру. К тому времени район выполнил (даже с небольшим превышением) государственный план хлебозаготовок. В райком пришли, кроме Сергея, заведующий отделом сельского хозяйства Андрей Саввич Полищук, сухой и высокий, с седыми, щеточкой подрезанными усами, тот самый Андрей Саввич Полищук, который не так давно работал в отделе сельского хозяйства старшим агрономом; уполномоченный министерства заготовок, с набухшим и сильно потертым портфелем, мужчина тоже рослый, большеголовый, с широкой лысиной, которую он то и дело вытирал платком. Они принесли Кондратьеву уже заготовленный текст донесения в край и оба были в хорошем настроении.

— Вот, Николай Петрович, и рапорт готов, — проговорил Полищук, протягивая Кондратьеву лист бумаги. — Теперь остановка за подписями.

— Из-за этого остановки никогда не будет.

Кондратьев прочитал текст, внес в него карандашом некоторые стилевые поправки, вычеркнул напыщенные слова и фразы. Затем позвал из соседней комнаты своего помощника Алешу — молодого и стройного юношу с замашками проворного, хорошо вышколенного адъютанта.

— Алеша, сделай три экземпляра, — сказал Кондратьев, подавая Алеше лист, и тут же спросил: — Информационные сводки отовсюду поступили?

— Не поступили только от двух парторганизаций, — четко ответил Алеша. — Но я уже звонил — высылают.

— Что-нибудь есть интересное?

— Да, кое-что есть.

— Хорошо, я тебя позову.

Вскоре донесение было заново переписано на машинке, и когда Алеша, войдя своими быстрыми шагами, положил три листа на стол и когда на каждом листе закрасовались четыре подписи, Кондратьев сказал:

— Ну вот, есть и подписи… Пакет пошлите с коннонарочным, это надежнее всего…

Он встал и, пожимая руку Полищуку и уполномоченному, сказал:

— Завтра бюро. Прошу присутствовать… Сергей Тимофеевич, ты не уходи.

Они остались вдвоем. Кондратьев расхаживал по кабинету от стола к двери, курил и о чем-то думал. Сергей молча следил за его неторопливой поступью, видел темное от загара, суровое лицо, открытый лоб с частыми поперечными морщинками, жесткие и седые подковки бровей и ждал, что же он ему скажет.

— Я думаю вот о чем, — заговорил он, как бы отвечая на вопросительный взгляд Сергея и продолжая отмеривать шаги. — С того дня, как разъехался наш актив, прошла неделя. Эта неделя отмечена большим событием: мы только что подписали весьма важный документ. Но такие документы мы подписываем каждый год, и если говорить откровенно — наша личная заслуга в этом невелика. Мы имели бы право с большим основанием погордиться своими заслугами, если бы мы могли сейчас иметь практические результаты, которые принесло нам собрание актива. Как по-твоему, Сергей, что произошло в районе за эти семь дней? — Он уселся за стол, посмотрел на смутившегося Сергея. — Короче говоря: можем мы подвести хотя бы первые итоги?

— По-моему, не можем, — потупя глаза, сказал Сергей.

— Почему не можем?

— Можем, но итоги-то будут жидковатые. Ничего существенного еще не сделано.

— А несущественное все же делалось? — щуря глаза, спросил Кондратьев.

— Мало. Например, в тех колхозах, где я бывал, только вчера начали составлять списки слушателей технических курсов, а подводка к фермам полевых электролиний по-настоящему начата только в «Красном кавалеристе».

— Да, это, конечно, плохо, — сказал Кондратьев, поглаживая пальцами самые краешки седых висков. — А какие, в связи с собранием актива, слышны разговоры?

— Чего, чего, а разговоров хоть отбавляй!

— Это хорошо.

— Животноводы, например, ждут аппаратуру. Ну, вокруг этого и идут разные толки…

— Какие ж именно? Есть неверующие?

— Имеются и такие, но больше всего расспросов, когда же привезут и установят автодойки, как они будут действовать.

— Значит, необходимо ускорить установку… А какие пожелания или просьбы?

— В «Светлом пути» все доярки требуют, чтобы их записали на курсы механизаторов. — Сергей задумался, помял в жмене чуб. — И вообще, Николай Петрович, насчет технической учебы. Желающих учиться очень много. Собрать их всех в Рощенской — трудно, отказать в учебе — нехорошо… Я говорил на эту тему с Прохором Ненашевым. Старик настаивает, чтобы курсы были открыты не в одной Рощенской для всего района, как это было решено на активе, а в каждой станице.

— А твое мнение?

— По-моему, Прохор прав, но где взять преподавателей — вот беда! У нас вся надежда на Грачева…

— Если мы хотим удовлетворить просьбу доярок из «Светлого пути», то придется кое-что придумать. — Кондратьев вынул из кармана маленькую записную книжечку. — А еще о чем люди говорят?

— Много разных суждений о марьяновцах.

— Вот это тоже хорошие итоги.

— Гости побывали во многих колхозах, — Сергей задумчиво усмехнулся, — и ты бы видел, как помогал их приезд, особенно в завершении хлебопоставок… Ну, больше всего говорят о том, чтобы послать и наших людей проверить марьяновцев. Даже уже есть готовые кандидаты.

— Вот как! — воскликнул Кондратьев. — Это весьма важно. Надо подсказать Стегачеву, чтобы выступил со статьей: к марьяновцам поедут только лучшие, — пусть идет борьба…

— Но самое интересное случилось в «Красном кавалеристе», — продолжал Сергей, усмехаясь. — Там произошел настоящий переполох, нашего Хворостянкина прямо не узнать. Товарищ захотел быстро перестроиться, к приезду марьяновцев выбросил из кабинета свою сигнализацию и вообще, как рассказывала Татьяна, стал вежливым, с людьми обходительным… Должность своего секретаря упразднил, Антона Антоновича уволил и послал в полеводческую бригаду учетчиком… Электролинию на ферму стал вести в тот день, когда приехали марьяновцы.

— Не знаю, надолго ли эта перемена, — угрюмо проговорил Кондратьев, делая какие-то пометки в записной книжечке.