Семен Бабаевский - Свет над землёй

— Никифор, а сколько деревцов уехало сегодня от нас?

— Тысячи, Настенька, — едут, покидают нас молодые поросли. Ну, то ничего, то все к добру человека.

Домик лесника своим видом напоминал сторожку. Прятался в глубине леса, и ночью, особенно в дождливую осень над его крышей шумели деревья; этот шум Никифор Васильевич полюбил с детства, и ему всегда казалось, что во всякую погоду деревья жмутся друг к другу и о чем-то своем разговаривают.

Ранним утром, как обычно, Никифор Васильевич вышел из своей хаты, постоял у ствола белолистки, прислушался — тихий шум раздавался над островом: то пел свою протяжную и заунывную песню перекат. Что такое? Не гремит колесами Чурсун, не слышно людского говора. Над лесом клубились уже по-зимнему холодные тучи — иссиня-черные гряды, покачиваясь и вздымаясь, тянулись на Ставрополье и где-то там, на полях, оседали. Грачи точечками сидели на верхушках, покачивались и тоже молчали. Никифор Васильевич прошел по острову, — на месте вырытых деревьев повсюду зияли неглубокие воронки, желтели бугорки свежего суглинка; лес, куда ни посмотри, был изрыт лопатами и исписан колесами. С грустью поглядывая на уходящие тучи и на качающихся на ветках грачей, Никифор Васильевич опять прислушивался к воркотанию переката и ничего не мог понять: почему на остров не ехали обозы?

В середине дня, когда лесовод, сбиваясь в догадках, окончательно загрустил, на остров приехал Сергей Тутаринов, не на машине, а на коне, и не один, а с Иваном Атамановым: рядом со своим резвым скакуном он вел на поводу оседланную гнедую кобылицу с подвязанным хвостом.

Конники, сдерживая рвавшихся на рысь лошадей и красиво рисуясь бурками на фоне косматых туч, подъезжали к домику лесовода.

— Никифор Васильевич, — сказал Сергей, соскакивая с коня и здороваясь с лесоводом, — а мы за тобой! На машине сюда не доберешься, так вот Иван Герасимович выручил… Так что готовься в дорогу.

— А что такое случилось? — спросил Никифор Васильевич. — И обозы ко мне не идут? Почему, Сергей Тимофеевич?

— Твой Чурсун пока оставим в покое, — сказал Сергей. — Пусть он, бедняжка, немного оживет; гляди, как его поклевали! А к тебе мы с просьбой Николая Петровича. По соседству с трассой, за горой Очкуркой, найден хороший лесок — готовый питомник. Туда потянулись обозы, уехали автомашины, но Николай Петрович говорит, что без Кнышева копать молодые деревья нельзя… Так что вот лошадь, собирайся и поскачем!

— Да, конечно, Николай Петрович правильно рассудил, — сказал Никифор Васильевич. — В лесном деле требуются знания… А какая там растет порода?

— Разная. Есть даже пихта, — ответил Иван Атаманов и тут же обратился к лесоводу с вопросом: — Деревьями интересуешься, а в седле ездить умеешь? Мы для тебя подседлали резвую кобыленку — понесет!

— Как же ему не уметь! — сказал Сергей. — У него брат знатный коневод. Гордость!

Три всадника взяли путь на Яман-Джалгу. Ехали напрямик, то по жухлой, прибитой дождями стерне, то по ложбинам и кустарникам, зеленеющим сочной и росистой отавой; вот уж где выкупались лошадиные копыта!

Иван Атаманов, развевая бурку и выскакивая вперед, держался в седле не то чтобы просто или привычно, а красиво, даже можно сказать — картинно. По тому, как он поглядывал по сторонам и сбивал на затылок кубанку; по тому, как он собирал в пальцах одной руки поводья, а в другой держал, помахивая, плетку; по тому, как он легко приподымался на стременах и подбадривал вороного коня шпорами, было видно, что верховая езда являлась для него одним лишь наслаждением.

У Сергея, разумеется, не было атамановской посадки, но рысил он тоже легко и конь его бежал весело. Рядом же с Иваном Атамановым лесовод на гнедой резвой кобыле являл собой жалкую картину. Он, бедняга, не ехал, а страдал физически и духовно: то тянул к себе поводья, то сгибался, хватаясь рукой за луку; то стремя ускользало у него из-под ноги, — кобыла, закусив удила, злилась и, как бы желая поскорее избавиться от такого вялого кавалериста, часто срывалась в галоп.

— Эй, лесник! Держись не руками, а ногами! — поучал Иван Атаманов, сдерживая своего горячего коня. Тверже, тверже сиди в седле!

Никифор Васильевич вытирал рукавом полушубка пот на горячем, потемневшем лбу и пристыжено молчал. Когда лошади, выскочив на пригорок, вступили на сырую, глубоко вспаханную землю и пошли шагом — это был первый край будущей лесной полосы, — Никифор Васильевич и Иван Атаманов как бы поменялись ролями: лесовод, увидев людей, сажавших деревца, расцвел, сразу забыл о всех горестях верховой езды, его лицо подобрело и посветлело; конник же, не любивший ехать шагом, понял, что тут не скоро придется пустить коней рысью, оттого заскучал и, грустно поглядывая на веточки, вынул кисет и стал закуривать.

Никифор Васильевич, желая посмотреть, правильно ли сажают молодой лес, упросил Сергея поехать на Яман-Джалгу не через ложбину, а в объезд вдоль лесной полосы. Лошади пошли еще медленнее, лениво тянулись к голым веточкам, всхрапывали, — это окончательно опечалило Ивана Атаманова.

«И надо же такое придумать! — насмешливо размышлял он, докуривая цигарку и пошатываясь в седле. — Беда! Рысью ему ехать трудно, так через это захотелось посмотреть посадку, будем теперь плестись до ночи…»

Как бы желая позлить Ивана Атаманова, лесовод подъезжал к группе женщин, сажавших деревья в готовые лунки, останавливал коня и, устало выгибаясь в седле, спрашивал:

— Откуда саженцы?

— Чурсунские.

— А ну, молодка, покажи корешочки.

Молодая женщина с горячим, разогретым работой лицом недоверчиво покосилась на кавалеристов. Одета она, была в ватник, подвязанный шерстяным платком, на ногах — сапоги в липком черноземе; ладони ее, на которых она приподняла молодой дубок, были испачканы землей.

— А скажи, — строго спросил Кнышев, — какое ответвление на корнях дубочка самое сильное?

— Да кто ж этого не знает? Вот этот пучочек.

— Правильно! А в какую сторону должен лечь этот пучочек?

— Никифор Васильевич, — сказал Сергей, — это похоже на экзамен.

— Ничего, ничего, хочу убедиться, — ответил Кнышев, поворачиваясь в седле. — Отвечай, любезная.

— Самый сильный пучочек должен лечь на юг, — ответила женщина…

— А как надо присыпать почвой?

— Ой, дядя Никифор! — Женщина не удержалась и рассмеялась. — Да вы же нас еще летом всему этому научили… Я у вас на курсах обучалась: разве не помните Марусю Сорокину?

— Видал, Сергей Тимофеевич, — сказал Кнышев, — какие кадры выросли на Чурсуне… Так что Чурсун богат не только лесом…

— Давайте все же ехать, — скучающе-грустно проговорил Иван Атаманов.

Ехали снова шагом и с частыми остановками… И покамест Никифор Васильевич, неловко раскорячивая ноги, слезал с коня и осматривал в одном место только что посаженные деревца, приглядывался к ним со всех сторон, ощупывал стебельки, в другом вымерял глубину свежев разрытых лунок, приготовленных для саженцев; покамест Сергей встречался с бригадирами и председателями колхозов и выслушивал их жалобы на нехватку посадочного материала, — тем временем короткий ноябрьский день завечерел, и всадники приехали на место уже в темноте.